Впрочем, те, кто умел с ними обращаться, обычно долго не жили.

***

Я лежала совершенно неподвижно, хотя меня порядком потряхивало от страха – потому что эйфа не придумала ничего лучше, чем доплыть и устроиться на моей груди. Свернулась в кольцо, придавив меня чешуйчатым телом – я чувствовала его сквозь тонкую ткань сорочки, – и уставилась мне в глаза.

Смотрела немигающим взглядом на меня, а я смотрела на нее.

Мне казалось, что змея чего-то ждала. И то, что я этого не делала, вскоре стало выводить эйфу из терпения. Она угрожающе зашипела, и ее раздвоенный язык оказался так близко от моего лица, что я принялась непроизвольно подвывать от ужаса.

К удивлению, эйфу это почему-то успокоило. Она втянула язык, закрыла рот и снова уставилась на меня выжидательно. А я… Я подумала, что нахожусь на верном пути. К тому же вспомнила истории о заклинателях змей, которые усмиряли змей звуками своего голоса, и решила, что, скорее всего, это и есть та самая змея.

Именно так, дрессированная.

Вернее, именно таким образом ее смогли пронести в мою комнату. Потому что дикую эйфу голыми руками не взять – останешься не только без рук, но и с могильным холмом над бренным телом. Правда, это не давало ответов на вопрос, кто и зачем пытался лишить меня жизни, но я решила, что не сейчас.

Я подумаю об этом позже, сказала себе. Если, конечно, выживу.

И тут же затянула негромкую, протяжную песню – ту самую, которую пела нам в детстве мама, укладывая меня спать и укачивая беспокойного братика, совершенно не желавшего ложиться в положенное время.

К удивлению, на эйфу колыбельная подействовала куда лучше, чем на Гордона, и она успокоилась. Снова опустила голову мне на грудь, и ее глаза затянулись белесой пленкой века. Вскоре мне начало казаться, что змея уснула, но, как только я попыталась прекратить петь, она опять встрепенулась.

- Хорошо, хорошо, – пробормотала я. – Будет тебе твоя песня!

С репертуаром тоже решила не рисковать, поэтому снова принялась выводить одни и те же куплеты. Про июльский сенокос, красивую доярку из соседнего села и любовь до гроба.

Когда мне стало казаться, что прошла целая вечность, а косарь и доярка поженились добрую сотню раз, в соседней комнате раздались шаги. Затявкали собаки, и убаюканная эйфа встревожилась. Тогда я повысила голос, напомнив ей про сенокос, и змея снова положила голову мне на грудь.

Краем уха я слышала, как меня кто-то звал, но ответить не могла. Оставалось лишь надеяться, что горничной – судя по голосу, это все-таки была Мэй, а не Таня – придет в голову заглянуть в ванную комнату и оценить масштаб постигшей меня катастрофы.

На мое счастье, она все же заглянула. Эйфа снова насторожилась, но понятливая Мэй задавать вопросов не стала. Захлопнулась дверь, раздались убегающие шаги, и змея уставилась мне в глаза.

- Без проблем, – сказала ей, – сейчас продолжим. Ложись-ка ты спать, детское время вышло!

Эйфа зашипела, и я поспешно затянула про своих косарей, размышляя, что тот, кто хотел меня убить, выбрал крайне оригинальный способ. Смерть в ванне от укуса ядовитой змеи на сто десятом куплете про любовь на сенокосе – нет, такое мне бы и в страшном кошмаре не привиделось!

…Вода постепенно остывала, а вместе с ней остывала и я. Лежала, пела и думала о том, что если никто не придет мне на помощь, то теплолюбивой змее скоро может это надоесть – и холодная ванна, и любовь косарей, и певица из Тотрейна. И вот тогда…

Тогда она либо уползет, либо меня ужалит.

На мое счастье через пару минут раздались уверенные шаги, и дверь в ванную комнату снова распахнулась. Я хотела осторожно повернуть голову, но не смогла – мышцы шеи почему-то одеревенели, и шевелилась я с огромным трудом.