Но вопроса не последовало. Какие они все доверчивые.

Тут случилось самое страшное, что могло произойти. Девушка, не глядя, аккуратно взяла стул и села за стол. Тот самый стул, на котором ранее топтался крохотный гопник, размазывая весеннюю грязь по всей его коричневой обивке. Пацанский кодекс не позволил мне сообщить о предшествующем акте вандализма. Но мне снова захотелось реветь и броситься в ноги всему человечеству в слезах раскаяния, извиняясь за все несовершенство человеческой породы в целом и некоторых особенно одаренных индивидов в частности. Правда, вместо этого мне пришлось виновато встать в строй по другую сторону стола.

– Так, посмотрим. Степин, распитие спиртных напитков в общественном месте. Детский сад… в самом детском саду, что ли? – обратилась она к нашему буйному сокамернику, с трудом разбирая желтоватые листы рукописных протоколов.

– Нет, на площадке. Там беседка, – внезапно очень виновато промямлил Степин.

– Ясно. Так, Файзуллин Эмиль. Распитие спиртных напитков в общественном месте. Двор школы. Понятно. Так, Романов. Распитие спиртных напитков в общественном месте… и нарушение общественного порядка, надо же…. В скобках, громко спорил о… о коммунизме, что ли?

– Да, о коммунизме, – почтительно кивнул я.

– А где тот… это вы с ним спорили? – она с сомнением указала пальцем на моего спутника.

Ёма загоготал.

– Мой оппонент по идеологическому диспуту перешагнул за грань совершеннолетия, вследствие чего располагается в КПЗ, – ответил я и важно подтянул очки указательным пальцем поближе к переносице.

Озадаченность нашего дознавателя была более чем обоснована, Ёма был скорее похож на парня, который отбирает деньги на обед у школьников и не пропускает ни одной стрелки на районе. Чем он в целом и занимался все годы школьного обучения. А еще он был ярко выраженным националистом до прошлой субботы. С позапрошлой субботы до прошлой, если быть точнее. Он пропал на неделю, потом позвал гулять и вдохновенно рассказывал о классных и правильных пацанах, которые приняли его как родного. Даже на одно собрание с ними успел сходить, о чем и хотел мне поведать. Там им рассказывали о клятых дагах, которые приезжают в нашу страну, диктуют тут свои порядки, забирают рабочие места, захватывают город и вообще весь русский мир. Когда меня отпустил смех от явления татарина-националиста, я просветил Ёму, что Дагестан – это Россия, чем сильно испортил ему настроение.

– Ну, все с вами ясно. Артем, позови родителей Степина. – Инспектор торопливо закончила изучать протоколы, описывающие наши злодеяния.

В комнату вошел высокий парень лет двадцати пяти, с сияющей улыбкой и коробкой конфет. Он представился братом мелкого гопника и при этом источал столько приторного обаяния, что становилось тошно. Он сокрушался и извинялся, что из-за его, еще совсем несмышленого братишки был испорчен вечер такой прекрасной дамы. Вручил коробку конфет, робко поцеловал протянутую ручку, а потом закинул бежевый шарф обратно за спину. Девушка хихикала и очаровывалась в меру возможности, чем очень меня огорчила.

Стоящий рядом Ёма аж начал набухать и тереть кулаки при виде этой романтической картины. И дело тут было не только в инстинктивном неприятии другого самца и даже не в том, как смеялась и наклонялась ему навстречу наш инспектор, еще более обнажая своё прекрасное декольте перед этим визитером. Он выглядел дорого. И это нервировало.

Среди моих знакомых таких людей не было. Моя семья была бедной. А родственники еще беднее. Бывшие одноклассники, их родители, нынешние одногруппники – все мы влачили свое небогатое существование, будучи облаченными в одни и те же неброские заношенные ткани. Покупка стильных элементов гардероба, вроде моего пальто, было явлением эпохальным. Их давали потрогать приезжающим родственникам, а их приобретение припоминали тебе годами, как дарованную путевку в совсем иную жизнь.