А вот найти постоянную работу оказалось не таким простым делом. Во Франции, как и в США, студии не заключают годовых контрактов. Да я бы и не согласился на подобное рабство. Как быть?

Оставалась журналистика. Тогдашний директор «Пари Матч» Эрве Милль был одним из самых блестящих людей своего времени. Вместе с братом Жераром, способным художником, они принимали в своем особняке на улице Варенн кого угодно. Это был самый открытый и одновременно закрытый салон Парижа. Открытый в том смысле, что ни возраст, ни состояние, ни известность не служили критериями для того, чтобы перед ними не раскрылись его двери, а закрытый – потому что для того, чтобы быть там принятым, в расчет принимались только талант, ум, способность оригинально мыслить и проявлять дерзость. Завсегдатаями на улице Варенн были молодые люди и девушки, из которых многие прославились как репортеры, фотографы, актеры. Здесь бывали гениальные приживалы, которые возвели свой отказ работать в степень искусства, непризнанные поэты. На улице Варенн можно было встретить Этьена де Ротшильда, принцессу Савойскую, Али Хана, Жана Жене, Жана Кокто, Марлона Брандо.

Жерар и Эрве Милль обожали Брижит. В тот вечер, когда я представил ее своим друзьям, нас сопровождал ее отец. Пожав руку Мари-Лор де Ноай, генералу Корнильон-Молинье, Жюльетте Греко и молодому американскому сенатору Джону Ф. Кеннеди, успокоенный Пилу покинул нас.

Среди гостей оказалась женщина, чьи любовные приключения неизменно привлекали внимание всех газет. Директриса театра Симона Беро вела бурную жизнь. Достигнув пятидесяти лет, она остепенилась, но продолжала забавлять своими выходками. Чтобы насмешить собравшихся, она решила выбрать в качестве объекта Брижит.

– Вы девственница? – внезапно спросила она ее, надеясь смутить малышку и заставить покраснеть. Но не такую напала.

– Нет. А вы, мадам?

Последовал дружный смех собравшихся.

Брижит выиграла матч в первом раунде.

Особняк на улице Варенн стал местом, где мы могли встречаться без всякого страха. Господину Бардо было невдомек, что тут говорили не только об искусстве и политике и что вечера проходили очень весело.

Впрочем, возвращаться домой Брижит должна была все равно к двенадцати ночи.

Эрве Милль взял меня в штат «Пари Матч», и я с удовольствием занялся журналистикой. Зарплата была весьма скромная: 80 000 франков (плюс премиальные и деньги на разъезды).

Пока ТВ не перехватило власть у прессы, такие издания, как «Пари Матч», занимали важное место, это было одно из самых престижных изданий. На зависть своим коллегам, здесь успешно работали человек двадцать репортеров и фотографов, готовых на все, способных на все, располагавших возможностями, которые и не снились большинству журналистов. Мы составляли настоящую шайку, у членов которой были свои правила, свой язык (большинство словечек, рожденных тут, потом вошли в словарь), свой специфический стиль поведения.

Сфера наших интересов была очень обширная: искусство, спорт, революции, войны, несчастные случаи или природные катаклизмы – нас видели повсюду. В то время как коллеги натыкались на закрытые двери, короли и принцессы, парашютисты Индокитая, наемники, «звезды» и политики давали нам интервью.

Меня охотно приняли в этот частный клуб, тем более что большинство репортеров и фотокорреспондентов были давно знакомы. Но главным образом потому, что я тоже принадлежал к расе умевших выпутываться, благородных и циничных мальчишек, прошедших суровую школу жизни при оккупации.

Но приключение подчас обходится очень дорого. За десять лет погибли десять человек, больше половины моих друзей. Одни в дорожных авариях и авиакатастрофах, другие – в Индокитае, в Африке… в Будапеште, на Суэце и на Кубе…