Бендеровский – личность тёмная. В конце войны он был убит одним из своих подчинённых.

Вюрглер – швейцарец, швейцарский подданный, лютеранин, в детстве попавший в Россию и ставший горячим русским патриотом. Когда создался наш Союз, он стал одним из главных его руководителей.

Плотников – член Союза, личность довольно бесцветная.

Моя жена была назначена радисткой в 3-й отдел, а я – на должность главного бухгалтера, в 4-й.

Почти все наши союзники работали в 1-м отделе; их посылали в разные города в качестве резидентов для наблюдения за партизанским движением. Один из них, Г. Я. Киверов, имел доступ к проездным бланкам (маршбефели и военные железнодорожные билеты) и штабной печати. Это давало возможность ездить по оккупированной территории России не только по делам штаба, но и по союзным. Недаром штаб в нашей среде вскоре стал называться «райзебюро»[9].

В первые же месяцы работы стало ясно, что никаким спасением и перевоспитанием партизан наш штаб не занимается и заниматься не собирается. Работа пропагандного отдела не только не расширялась, но и стала быстро сокращаться. В начале лета было объявлено, что штаб включён в состав РОА и подчинён непосредственно генералу Власову. Служащие штаба надели военное обмундирование с эмблемой РОА, все приказы мы стали получать за подписью Власова.

Вскоре я был командирован по какому-то делу в Берлин. Исполнив возложенное поручение, я зашёл к полковнику Кромиади, начальнику кадров РОА, чтобы передать ему привет от Вюрглера. Когда я сказал, что работаю в Варшаве в штабе РОА, он был удивлён: ни он, ни генерал Власов о существовании такого штаба не имели понятия.

Летом 1943 г. Борис Коверда и я были командированы на Украину с целью пропаганды идеи РОА. Где мы переезжали границу, я не помню (дело происходило ночью). Вскоре поезд остановился и дальше не пошёл. В моей жизни настал долгожданный торжественный момент: после 23-летнего перерыва я вновь ступил на родную землю. Однако радостное настроение сохранялось недолго. Найдя поезд, идущий в Киев, в одном из его вагонов, занятых немецкими солдатами, мы нашли два свободных места и сели. Через несколько минут вошёл какой-то немец в полувоенной форме и потребовал наши документы. Прочитав их, он закричал: «Russische Schweine, raus!»[10] За нас вступились солдаты. Поднялся шум, появился полевой жандарм. Проверив наши документы, он оставил нас на месте, а набросившегося на нас человека вывел из вагона. Этот случай помог нам почувствовать отношение русских людей к «освободителям».

В Киеве пробыли мы около недели. Наша пропаганда идей РОА не дала никаких результатов, что мы и предвидели. Когда кто-то заинтересовывался и спрашивал, где можно записаться в армию, мы, согласно данной нам инструкции, отвечали: «Вскоре узнаете». Такой ответ никого не удовлетворял, в нём люди чувствовали очередной немецкий обман, что соответствовало действительности. В Киеве мне удалось один раз побеседовать с группой молодых союзников, принятых уже кем-то из наших в Союз.

По дороге в Чернигов, воспользовавшись тем, что в поезде было совершенно темно и в купе мы находились только втроём, я в течение нескольких часов вёл вполне откровенную беседу с человеком, которого не видел. Слушая меня, он соглашался с большинством моих доводов и обещал действовать в нашем духе.

Больше интересных встреч у меня не было. После двухнедельной поездки мы возвратились в Варшаву.

В 1943 г. у руководителей Союза возникла мысль о необходимости создать материальную базу Союза. Работа в Sonderstab'e давала возможность осуществить это дело, чем я и решил воспользоваться. Официальный курс оккупационной немецкой марки в Польше равнялся двум злотым, а на чёрной бирже – четырём-пяти. Агенты нашего штаба, едучи на территорию оккупированной России, получали деньги в злотых, которые им при переезде границы обменивали на оккупационные марки. Я узнал, что этот обмен можно производить дважды: и на границе, и в Варшаве. На заработанные таким образом деньги покупались золотые монеты и разные золотые вещицы, которые переправлялись в наш центр в Берлине. Хранились они у казначея Гракова. Впоследствии я пересылал ему золото из Минска. Когда начались аресты членов Союза, Граков решил все ценности положить в сейф. В тот момент, когда он выходил с чемоданчиком с драгоценностями из дому, его арестовали, и все ценности попали в руки гестапо.