Для нашей темы важен второй тропарь службы, где князь Владимир назван «Новым Константином». Князь Владимир, как и император Константин, стал основателем новой христианской династии и небесным покровителем своих земных подданных. Десятинная церковь, где упокоился князь Владимир и его бабка святая равноапостольная Ольга, уподобляется собору Двенадцати апостолов в Константинополе – месте захоронения Ромейских императоров. «Благодаря сравнению св. равноапостольного князя Владимира со св. равноапостольным императором Константином в службе подчеркивает высокий статус св. князя Владимира. Он именуется царем: «Якоже отецъ духовно, царь же чувственно российстем людем был еси, Василие» (стихира на «Господи воззвах»). «Радуйся, яко бываеши верным царь» (икос). Соответственно, князь Владимир обращается к «греческому царю» как равный к равному, когда посылает «к царскому граду уведети православную веру»[22] [22]. Мы видим на этих примерах, что сравнение князя Владимира и императора Константина носит системный характер. Киев в службе рассматривается как «матерь градов», т. е. приравнивается к царствующему граду Константина. Необходимо учитывать и устойчивую традицию русских средневековых авторов называть императоров Ромейской империи «греческими царями». Это искусственное занижение их вселенского титула до национальных масштабов тоже служит роли уравнения князей русских и царей греческих. Царский титул в богослужебных текстах в первую очередь носит идейно-религиозный характер и призван соотнести князя Владимира с равноапостольным императором Константином. Но также для христианского сознания древнерусских книжников важным было и соотнесение с библейским царем Давидом. Князь Владимир ставится в один ряд с библейскими и христианскими святыми царями и является важной символической фигурой продолжающейся священной истории. Как царь Давид явился спасителем своего народа от идолопоклонничества и получает Божественное обетование о своем роде, так и князь Владимир спасает свой народ от языческого неведения и становится духовным отцом династии и нового народа, получающего особую благодать свыше. Однако и политический подтекст использования царского титула в богослужебной литературе тоже звучит вполне отчетливо.
Пример амбициозного усвоения себе царского титула болгарским князем Борисом и его сыном Симеоном наверняка был известен на Руси. Не мог остаться без внимания и тот факт, что византийцы вынуждены были смириться с автокефалией болгарской церкви времен Первого Болгарского царства. Все это могло внушить русскому кагану Владимиру мысль, что юная русская церковь вправе рассчитывать на подобный же статус, т. е. ранг патриархии или архиепископии. Здесь мы должны заметить, что традиционная точка зрения о сильном влиянии Византии на церковную жизнь молодой русской церкви исследователями XIX в. и начла XX в. оказалась неверной. Исследованию этого вопроса посвящены работы А.Г. Кузьмина. Эти вопросы мы рассмотрим в следующем параграфе. Здесь же мы продолжим тему «новоизбранного» народа, начатую в «Слове о законе и благодати». Далеко не случайно митрополит Иларион видит субъектом принятия новой христианской веры всю русскую землю, которую он понимает и как единое политическое образование, и как единый народ. Эта же мысль будет продолжена в «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова Мниха. «В результате политики князя Владимира возник единый народ, одухотворенный верой. Иаков Мних в Памяти и похвале князю русскому Владимиру пишет о нем как о князе всей Русской земли. А люди, крещенные в то время, уже называются просвещенными и