Система, впрочем, не реагировала. Наши деревенские охранники устало позевывали. Потихоньку тюрьма успокоилась, свет потушили, наступила ночь.

Сцена оставила у меня такое сильное впечатление, что на протяжении многих лет в Штатах это скандирование мне слышалось каждый раз, когда я смотрел на корешок чека, где перечислялись налоги и прочие отчисления. Одним из самых больших отчислений был FICA, он же Federal Insurance Contributions Act, он же налог на зарплату.

***

– А вдруг забастовка затянется? – спросил я Серджио. – Что если правительство не пойдет на уступки?

Он опять закатился счастливым смехом. С моими вопросами он меня вообще стал держать за дежурного шута.

– Ну и коммунист из тебя, ни хрена не понимаешь в забастовках! Недаром тебя из России поперли! Однодневная забастовка ничего не значит, это типа они подписались, что столько-то дней в году будут бастовать, ну и план надо выполнять… а скорее всего, они еще отгул хотели. Смотри, сегодня четверг, завтра церковный праздник, день Св. Каллиста, а потом уже и выходные…

– Какой еще нахер Святой Каллист? – заорал я благим матом.

Да они все с ума посходили! Еще три дня сидеть в этом сраче? Ну, бля, страна! Воистину, бля, казино!

– Чем твой гребаный Глист прославился? Сколько девственниц он спас от анального?

– Эй, полегче, сommunista! – Вдруг на ровном месте Серджио посерьезнел и даже украдкой перекрестился, чего я никогда за ним не замечал. – Ты, вообще, где находишься? Католическая страна как-никак. У нас тут святых больше, чем зэков в РЧ, – всех выучишь, работать не надо.

Да пошел ты. Я пять лет марксизм изучал, или притворялся, что одно и то же. Напугал меня каким-то сборищем мужиков в рубищах со стрелами, торчащими из жопы. Я понятия не имел о политической позиции профсоюза клерков, но вряд ли она была далека от IL Partito Communisto. По крайней мере, официально; никто из коммунистов, каких я знал в СССР, не выносил свои политические взгляды за пределы парткома и занимался в основном поддачей, которую он изредка прерывал для накопления матценностей. И вдруг приезжаешь в Италию, и оказывается, что в своем религиозном пиетете католическая церковь спелась с левой шантрапой – и даже с календарем! – чтобы лишить меня моих юридических прав!

Я взревел, как больной слон, и еще, но злость не выходила. Я прошептал:

– Еще три дня.

Затем я вскочил как укушенный:

– Серджио! А понедельник? Там есть какие святые? Или забастовки?

– Eh, chissa, eh, Russo? – Он даже не поднял головы от своих ногтей.

Я никогда еще не видал человека, до такой степени помешанного на своих ногтях (про Онегина ни слова).

– Может, на нас нападут русские, как вы напали на чехов, и тогда ты скажешь своим боссам, что мы сидели в одной камере и что я нормальный пацан и мне можно доверять. Или на нас нападут американцы – это еще круче! У меня дядя жил в Неаполе в 45-м – мадонна, он клянется, так здорово он не жил никогда! «Мальборо», шоколад, нейлоновые чулки – он два дома купил потом!

Я собрался сказать какую-нибудь гадость в духе: «А как же партизаны, и Белла Чао, и вся эта романтика?»

Но тут он сказал:

– Послушай, у тебя дела не так плохо. Посмотри на Омара.

И то правда. Омара привезли поздно вечером. Он был полным зомби.

– Ну чо там было?

– Не знаю.

– Решение-то вынесли?

– Не знаю.

Слушание было проведено. Выступил прокурор, выступил адвокат Омара, судья стукнул молотком… и его забрали. Вся процедура была на итальянском, и никто не удосужился перевести ему ни слова. То же и его адвокат, родом из Египта, которого он нашел через какую-то мусульманскую контору помощи единоверцам, сделал ручкой и пошел дальше.