А те, что не косили, готовили завтрак и сушили сено. Работы хватало всем. И работа сопровождалась песнями. Только косцам не удавалось петь – не до этого было. Ну как не позавидовать тому времени, куда все ушло? Часто при косьбе попадали на пчелиные гнезда, маленькие ульи в траве. И ели свежий мед. Запах цветов, сена, свежесть всего растущего опьяняла людей. Счастливая пора!

Папа и мама с детства нас приучали поклоняться Христу. Хотя кажется мне, что они и сами не очень верили в бога. Правда, мама часто обращалась к богу, где надо и где можно было без этого: прости, Господи, помоги им (ему); господи, помилуй и т. д. Но в церковь ходила редко. Это ведь надо было идти в Даниловское за 3 км. Когда она была, как говорится, "в девках», то пела на клиросе. Голос у нее был хороший. Но семейные заботы бога отвели на второй план, и теперь она только нас учила, что надо любить бога и верить ему.

В углу у нас висела икона. И каждое утро, наскоро, и в праздники довольно надолго мы все пятеро детей выстраивались перед иконой и вслух читали молитву «Отче наш», которую хорошо знали папа и мама, так как они изучали ее в ЦПШ. По команде папы мы все дружно кланялись, не помню, до поклона или после него, крестились, что—то приговаривая. Потом новые веяния стали пробиваться и в нашу семью.

Если раньше папа с удовольствием приглашал попа Сергея в дом, когда он с хвостом людским шел по деревне, то теперь отказал ему в приходе. И мы уже не становились перед иконой. Но все—таки раза два на пасху я ходил с ребятами в церковь. Нет, не для того чтобы молиться, а чтобы посмотреть как идет богослужение, побиться яйцами, просто подурачиться.

Но позднее мы совсем отбились от бога. Папа вступил в партию, и мы стали мыслить по—новому под грохот разрушаемых церквей. А мама всю жизнь вспоминала бога и даже иногда ходила в церковь крестить внуков. Пока растили свою семью, пять детей не так просто поднять в такой бедной крестьянской семье. Но когда я стал ощутимым помощником и младшие братья потянулись за мной во все хозяйственные дела: уборка по дому, заготовка дров, принести воды, а потом уже и полевые работы. И начали ходить в школу. Я пошел с семи лет. Школа начальная была в деревне Сельцо в 3—х км от нашей деревни. Школа располагалась в деревянной избе, в одной комнате обучались два класса. Конечно, условия ненормальные, но все равно в школе было интересно учиться. Ты чувствуешь, что познаешь что—то новое, дельное, происходит это организованно, и что ты под контролем. Это хорошо.

Складывались отношения с ребятами из других деревень по—разному. Каждый стремился сохранить свое хоть и маленькое, но достоинство, иногда устраивались потасовки с ребятами из деревни Лисицино, через которую мы должны были проходить, идя в школу или домой. Чтобы нас запросто и сильно наказать, «лисицинские» ребята заранее встречали нас в деревне и устраивали «свалку». Когда мы чувствовали неустойку, обращались к старшим. Мои дяди Сергей и Александр иногда нас провожали через Лисицино. Иногда втягивались в драки и взрослые. Закончил начальную школу нормально. В неполную среднюю школу надо было ходить в другое село Никифорово, тоже за 3—4 км, и тоже через деревню, но уже другую – Романцево. Но это уже мне было 12— 14 лет.

Вернемся несколько назад.

Наш семейный очаг все укреплялся. Хозяйство уже стало средним. Но жили все—таки трудно. Было трудно с питанием. Молоко было, но употребляли его снятым, без отстоявшейся сверху кринки сметаны. Даже хлеба не всегда хватало. В избе зимой появлялся теленок. Ему выделялось место у стенки. Мы привыкали нему и к его запаху, и он становился для нас близким. И если его надо было колоть, а не пускать на племя, нам было очень жалко; мы эту казнь не могли выдержать. В доме все использовалось без потерь: шерсть овец, молоко, навоз. Папа стал вместе с братом Иваном выделывать овчины и даже кожу коров. Нам нужна была обувь, в чунях уже трудно было ходить. Мама пряла и ткала. Свой был станок ткацкий. Мы помогали перематывать пряжу и даже иногда ткать грубые ткани. Постепенно мы становились заядлыми частниками, чувствовали ответственность за благополучие в доме, стремились все в дом, помочь родителям. Но в 1929—1939 гг. началась коллективизация, началось наступление на частный образ жизни. Нам было жаль своего, с чем мы свыклись. А каково было взрослым, кто потом и кровью зарабатывал, выращивал лошадь, корову и другую живность. Об этом хорошо рассказывается во многих произведениях, особенно у писателя Бориса Можаева в романе «Мужики и бабы», напечатанном в журнале «Дон» за 1987 год.