– Мужики, уже десять утра, – воскликнул Рыжий, продирая глаза.

– Вот чёрт! – Я тоже проснулся. – Долбаная машина, похоже, нашу встречу прогуляла!

– Похоже на то, – согласился Борода, сладко позёвывая.

«Будем добираться самостоятельно», – решили мы, справедливо расценив, что иного выхода у нас просто нет, а «язык до Киева доведёт». Мы нашли видавший виды автобус «ПАЗ», отправлявшийся в Горелово через сорок минут, уселись на заднее сиденье и тут же вновь погрузились в беззаботный сон, свойственный молодым людям с чистой совестью, особенно после нескольких литров различного рода алкогольной продукции, выпитой в поезде накануне ночью.

– Выходить будем или обратно поедем!? – прогремел хриплый бас, безжалостно выдёргивая нас из сладкого плена Морфея.

Мы, как по команде, открыли глаза и ошалело посмотрели друг на друга. Автобус стоял в чистом поле, и лишь покосившийся столб с буквой «А» указывал на наличие автобусной остановки.

– Что это? Ты куда нас привёз? – злобно спросил Борода у водителя.

– В Горелово. А вы куда хотели? – озадачился мужик.

– А где сам город? – удивился я.

– Какой город? Здесь нет никакого города…

– А как же Горелово?

– Так это и есть Горелово! Сейчас пройдёте по дороге километра полтора-два, и будет ваше Горелово! Туда на автобусе не проедешь: дорога больно узкая! Только города никакого не ждите – так, деревня вдоль реки домов на двести!

– А больница тут есть?

– Больница есть. На пригорке, возле церкви, мимо не пройдёте! А вы что, лечиться приехали?!

– Да, лечиться, похоже, нам не помешает, раз мы по собственному желанию и зову Коммунистической партии сюда припёрлись, – задумчиво произнёс я. – Ладно, спасибо, шеф, что довёз. Пошли, мужики… лечиться…

Солнце пекло нещадно. По синему небу лениво плыли утомлённые жарой редкие облачка. Испепеляющий зной изрядно подпортил желтизной некогда зелёную траву. По просёлочной дороге, коричневой лентой разрезавшей зеленовато-жёлтый ковёр бескрайнего некошеного поля и плавно петлявшей то вверх, то вниз, медленно шли три молодых человека, проклиная духоту, свою тягу к романтике и увесистые сумки в руках.

Минут через пятнадцать мы наконец увидели одинокий дорожный знак, гордо возвышавшийся на обочине. На нём значилось: «Горелово». Вдали показались первые покосившиеся домишки. Подойдя поближе, мы убедились, что водитель автобуса вовсе не лукавил: вдоль небольшой речушки шириной метров восемь-десять одна за другой теснились бревенчатые лачуги с трубами из красного кирпича на поросших травой крышах. Впереди на пригорке маячил купол церкви со странным крестом, у которого отсутствовала правая сторона.

– Глядите, мужики, – засмеялся я, вытирая с лица крупный пот, градом катившийся на потрескавшуюся от зноя землю. – Здесь настоящий оплот Советской власти! Даже крест косит под звезду – он пятиконечный!

Рыжий неодобрительно покачал головой, но сил взывать к моей комсомольской совести у него не осталось, и он промолчал.

Подойдя поближе и поднявшись на пригорок, мы увидели полуразвалившуюся церковь с тяжёлой дверью, зачем-то закрытой на ржавый амбарный замок, и тем самым, действительно пятиконечным, крестом на куполе. Рядом с церковью, метрах в десяти, по одну сторону тянулся ряд двухэтажных бараков, по другую примостились одноэтажные бревенчатые домики (надо отдать должное, находились они в лучшем состоянии, чем на окраине деревни). На всей плоскости пригорка трава была вытоптана, а возле одного из бараков стоял зелёный УАЗ с проржавевшими порогами и передними крыльями. Пассажирскую дверь украшала внушительная прореха. Рядом была припаркована потрясающая воображение чистотой и блеском новенькая чёрная «Волга» – мечта любого советского человека.