– Приступили! – скомандовал Адольф Иванович.

Поднялся ропот. Столовские возмущались. Хотя не очень громко. Поднялась заведующая.

– Уважаемый Адольф Иванович! Не знаю, как к вам попала такая тарелка. Но посуду с дефектами: выбоинами, трещинами, царапинами мы должны списывать. Видно, кто-то недоглядел. Посудомойка или из тех, кто стоял на раздаче. С этим у нас строго. Инструкция требует того. Иначе нас накажут.

Адольф Иванович знал много. Но не всё. Какие-то мелочи он мог и не знать. И удивился. Слова заведующей были для него как гром среди ясного неба. Он был уверен, что нашел изящное решение. Согнулся, стал совсем маленьким и молча ушел. Заведующей даже стало немножко жалко его. Всё же она была женщина. Он такой одинокий.

Утром, едва рассвело, ректор зашел в свой кабинет, снял плащ и повесил его в шкафу.

Тихий стук. По характеру стука он уже знал, что это Адольф Иванович. Улыбнулся.

– Доброе утро!

– Доброе! Доброе!

– Вот.

Адольф Иванович на цыпочках почему-то подошел к столу ректора и положил на стол лист бумаги. Ректор удивленно вскинул брови.

– Что это значит, уважаемый, Адольф Иванович? Я в полном недоумении. Что такое?

– Я ясно написал. Прошу меня уволить по собственному желанию. Что же тут непонятного?

– Что же случилось?

– Я не справляюсь со своими должностными обязанностями, а поэтому не имею права занимать эту должность.

– Не справляетесь? Ну, знаете, если вы не справляетесь, то тогда я не ректор. Не понятно почему я занимаю этот кабинет. Я понимаю, что вас в любом месте с руками-ногами оторвут. Кто-то сделал вам предложение? Но Адольф Иванович! Для университета ваш уход – это гибель. Хотите стану на колени? Пожалуйста, не уходите! А собственно, что случилось? Я же знаю, что деньги вас не интересуют, вы бессребреник.

Адольф Иванович поведал историю с посудой.

– Господи! Нашли из-за чего!

Ректор улыбнулся и погладил Адольфа Ивановича по рукаву, как мама, когда утешает ребенка.

– Я тоже был когда-то студентом. И тоже жил в общежитии. И тоже промышлял этим делом. Да-да! Адольф Иванович! Грешен! И вот признаюсь вам в этом деле. Можете казнить меня или миловать. Разумеется, это между нами.

– Я вам не верю, – сказал Адольф Иванович. – Вы на себя клевещите, чтобы меня уговорить.

– Но это так. И знаете, я даже сейчас не испытываю стыда. Дело это житейское, обыденное. Не нужно быть настолько строгим. На какие-то вещи надо смотреть сквозь пальцы.

– Житейское? Это воровство. А я не могу пресечь его. Не выгонять же этих студентов из университета? И опять же что-то нужно делать. С воровством нельзя мириться.

– Выгонять? Что вы? Тогда нам некого будет учить.

– Во! А я не знаю, как бороться с этим явлением. Поэтому я не могу занимать эту должность.

– Хм! Давайте сделаем так! Увеличим процент боя посуды.

– А ложки, вилки как? Они под бой никак не попадают. С ними ничего не может поделаться.

– Это всё туда же. Вы поинтересуйтесь у заведующей столовой, сколько ей приходится докупать посуды в месяц. Вот на эту сумму и сделаем бой. И всё в порядке. Проект приказа подготовьте! Всего-то делов!

– Не будет ли это нарушением финансовой дисциплины? А как финансовые органы догадаются?

– Что вы, милейший? Комар носу не подточит. Ложки, вилки, стаканы – это же всё мелочовка. Ну, где-то чуть-чуть убудет. Никто и не заметит. Этому всему цена – пятак в базарный день.

Адольф Иванович стал кусать губы.

– Я не могу поступиться принципами. Сначала мелочовка, потом покрупнее. Вот и преступление.

Примерно такой разговор произошел в кабинете ректора. За точность слов я не ручаюсь. Секретарша могла что-то перепутать, недослышать, добавить свое, досочинить. Сам не присутствовал, не слышал. Но разговор примерно был такой. Довольно долгий. А у ректора каждая минута на вес золота. Но Адольфа Ивановича он не мог отпустить.