Имелись случаи, когда органы НКВД, не опротестовывая постановления прокуроров о прекращении дел, продолжали содержать арестованных под стражей. Некоторые органы НКВД направляли в Особое совещание при НКВД СССР дела, которые при соответствующей доработке могли быть рассмотрены в судах, или такие дела, которые за отсутствием состава преступления должны были прекращаться на местах. В отдельных управлениях НКВД допускались факты утери следственных дел или оставление их без движения, тогда как обвиняемые по этим делам продолжали содержаться под стражей.
Между тем в приведенных и многих других документах того времени, содержавших критику деятельности органов НКВД при ведении следствия, ничего не говорилось о недопустимости имевшейся практики применения недозволенных методов физического воздействия, хотя ранее на это неоднократно обращалось внимание.
В уголовно-процессуальном законодательстве с 1922 г. недвусмысленно указывалось, что следователь не имел права домогаться показаний или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер. Данные требования не отменялись на протяжении действия всех редакций УПК РСФСР.
Основными началами уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик, утвержденными Постановлением ЦИК СССР от 31 октября 1924 г.[38], на основании которых формировалось уголовное законодательство страны вплоть до 1958 г., декларировалось, что «задач возмездия и кары уголовное законодательство Союза ССР и Союзных Республик себе не ставит. Все меры социальной защиты должны быть целесообразны и не должны иметь целью причинение физического страдания и унижение человеческого достоинства».
В письме заместителя Председателя ОГПУ «Ко всем чекистам»[39], доведенном до подчиненных приказом ОГПУ от 27 июля 1932 г. № 710, отмечалось, что «мы всегда побеждали и побеждаем врага не применением каких-то особых устрашающих методов при допросах, а силой фактов, отчетливым пониманием сущности классовой борьбы, позволяющей нам распознавать истинных врагов… Издевательства над заключенными, избиения и применение других физических методов воздействия присущи только нашим классовым врагам, малейшее допущение таких приемов у нас позорят органы ОГПУ». В ряде органов были вскрыты многочисленные случаи подобного отношения к арестованным, в связи с чем «все виновные в этих безобразнейших действиях сурово наказаны» и в дальнейшем «ОГПУ будет беспощадно карать и изгонять из своих рядов такие элементы».
Однако применение сотрудниками органов госбезопасности физических методов воздействия при расследовании дел продолжалось, а в 1937 г., по сути, одобрено на высшем государственном уровне и стало повсеместным. Пытки арестованных приобрели самый жестокий и изощренный характер. Не удивительно, что люди признавали себя виновными даже по самым нелепым обвинениям. При таких обстоятельствах с учетом установленных норм изобличения врагов народа сотрудникам НКВД не было никакой целесообразности утруждать себя сбором сколь-либо объективных доказательств совершения контрреволюционных преступлений.
За подписью секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина 10 января 1939 г. составлена секретная шифртелеграмма, адресованная секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел и начальникам УНКВД[40]. В ней указывалось, что с разрешения ЦК ВКП с 1937 г. в практике НКВД допущено применение физического воздействия в отношении «явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме». Как отмечалось далее в шифртелеграмме, «опыт показывает, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа», поэтому физическое воздействие должно «обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».