Теперь я отказался от третьей попытки найти проход через тростниковые пояса к устью реки Шари и 31 марта снова вернулся в Каддай. В полумиле от берега мы обнаружили, что вода полностью исчезла. Поскольку было уже поздно, и мы были слишком измучены, чтобы попытаться перетащить лодки через грязь, туземцы уснули в лодках, а моя кровать была поставлена на 6 дюймов над водой, то есть, той ночью я спал на дне озера. Утром вода поднялась и, прежде чем я успел встать с постели, вода затопила мое ложе. Ветер теперь дул в нужном направлении и, подождав два часа, мы получили достаточную глубину, чтобы плыть.

С чувством тревоги я осмотрел пустынный лагерь, с которым месяц назад мы думали, что попрощались навсегда. Моя неудача заставила меня опасаться за будущее, и моя депрессия усилилась одиночеством. Здесь не было никаких признаков человеческой души, а хижины рухнули. Все изменилось, кроме озера, которое лежало спокойно и тихо, отказываясь, как сфинкс, выдать свои тайны. Прошло больше месяца, и Гослинг, должно быть, уже давно добрался до реки Шари, в то время, как я находился там, где и начал. Хуже того, мои магазины были почти исчерпаны, а дезертирство и болезни в моей партии оставили меня с семью мужчинами и двумя лодками. Я знал, что не смогу получить никакой внешней помощи. Хосе потратил следующие два дня, разбирая лодки на части, а я отправился к береговой линии на юг и исследовал каждый уголок в поисках надежды на выход. Везде был только ил, непроходимый для лодок. Лодки надо было разобрать и перенести в место, где была чистая вода. Но как ее найти? Я слышал, что рядом с рыбным рынком будума была открытая вода, это место называли Кова-Бага или Сеюрум. Но как далеко этот рынок был от Каддая, я не знал. Поход на пятнадцать миль привел меня в старый лагерь, который мы с Талботом построили на нашем пути из Ковы. Я понял, что это расстояние слишком велико для того, чтобы перетащить сюда секции хотя бы одной лодки из Каддая, имея в своем распоряжении так мало людей. Дразнило то, что старый лагерь был подходящим местом, из которого я мог бы на лодке добраться до Ковы, чтобы получить припасы. Перспектива была мрачной. Для перемещения частей лодок в одном переходе потребуется не менее сорока человек, возможно, больше, так как работа стала более трудной из-за отсутствия дороги по грубой земле и болоту. Требовались опытные носильщики для переноски секций, а из моих семи человек я мог полагаться только на пятерых. Всего было двенадцать секций; кормовую и носовую секции обычно несли по два человека, остальные секции – по четыре человека на единицу. Таким образом, я с тревогой подсчитал, что мне потребуется не менее трех недель с пятью мужчинами в моем распоряжении, чтобы переместить лодки в этот лагерь, не говоря уже о переноске багажа.

Я вернулся в Каддай в тот же вечер, очень уставший, и мое настроение быстро заметили «бои». Хосе до сих пор разбирал лодки на куски, и ему нужно было снести крыши домов, чтобы использовать их стойки в качестве жердей, с помощью которых можно было нести секции лодок. На следующий день я привел свою маленькую колонну в движение, и с помощью Хосе «боям» удалось перенести две секции (маленькую и большую). Поскольку они не были привычными к работе в качестве носильщиков, нам потребовалось два дня вместо одного, чтобы добраться до нового лагеря. Затем Хосе вернулся с «боями» в Каддай, чтобы подготовиться к еще одному путешествию, а я уехал в Кову и Кукаву, надеясь, что смогу получить хоть какую-то помощь. Я взял с собой верного Лоуи (помощника повара), который нес небольшой мешок с едой, мою походную кровать, чайник, и несколько мелких предметов для торговли. По прибытии в Кову «лован» (начальник района Кова) пришел ко мне, но наотрез отказался дать мне мужчин и волов для поездки из Каддая в Кова-Багу. Он все еще был зол за тяжелый штраф, наложенный на него английским резидентом в Борну, и приписал всю вину за свое несчастье тому, кто сообщил резиденту о вымогательстве «лована» в Йо, то есть мне, как я уже говорил в предыдущей главе.