Муж взял на себя рынок. Вообще все основные закупки. Она поражалась, прикидывая, во что обходится. «Да! – подтверждал он. – Обходится. А иначе ты нас разоришь или отравишь. Мы не знатного звания. Самые же умные из плебеев что говорят? Фраера сгубила наследственная привычка. Быть фраером, Настя, нехорошо, унизительно и в конечном счете накладно».

Он обожал такие кульбиты: «выдать», сбить с толку – и тут же съезжал на шутливый тон. Уже и деятельно будничен, совершенно домашний. А эти «нежные-нежные» глаза! Иногда задумывалась: действительно любит или жалеет? Той насильственной жалостью, когда убывает чувство…

Она не любила вспоминать девичество, связь с женатым сослуживцем, наивную, безоглядную. Не любила вспоминать перепады своих настроений, восторженность, уныние… его жалость. Она (жалость) оказалась никудышной заменой. Конечно, вернулся к жене. Удержать она не сумела. Где уж было с ее понятиями о порядочности, с ее всепрощением, нервностью! Когда дети, каждодневный быт – иной уровень отношений. Ее куцему набору недоставало скрепы. Как утерянной карты в колоде. Одной-единственной, а играть нельзя. И не позаимствовать из другой. Ждать, когда и кому выпадет подмен?

В полуденных окнах темнело. За пустырем между башнями новостроек в начинавшемся дожде желтел краешек поля. Дальше был лес и, огибая поле, чудилось, тащится подвода, переваливаясь в колеях. Подвода, лес, поле – это из раннего-раннего детства… И запах намокшего мешка, которым ее укрыли мать и отец. Куда-то ехали. А куда?

Пожалуй, единственное воспоминание, связанное с родителями, очень молодыми. Какое счастье, что они есть, не так стары! Отец картограф, скромная пенсия. Библиофил… Маленькая, улыбчивая мать. Вся в нем, в отце. Не съездить ли, не навестить ли? На день, на два. Отец порадует: «Вот книжку укупил!» И покажет любовно.

Потом, может быть, на Оку, в Тарусу – совсем рядом, автобусом.

Ветреная река, вечер… церковь на взгорке, музыкально стрекочет дождик, в воздухе бисерный блеск… А местный музейчик, Борисов-Мусатов! Погружение в усадебную старину… в ощущение себя одной из юных дев, как бы переотраженных в единоликую множеством воздушных зеркал…

Продолжение на новый лад недавней поездки с мужем?

Ну, ездили, бродили, слякоть на улицах… Была осень, приятное малолюдье, вдвоем в гостиничном номере. Но тот же надоевший быт, с которым кое-как миришься поначалу. И все время чувство мелкой зависимости – оттого что не одна. Внутренняя несвобода и телесная как бы открытость для посторонних наравне с мужем. Однажды попали на заграничный «видик» со стриптизом и занятиями любовью. Было невыносимо, будто у всех на глазах происходило с ней. Впервые она не ответила на ласки (какая легкая, пошловатая возбудимость!). Казалось, вместо него домогается кто-то другой, ничего не могла с собой поделать.

Это в первые месяцы сожительства… на всем, по ее разумению, еще романтический флер. Тем не менее постоянное сдерживание привычек и самоузнавание… в быту. Никакие его не издержки, а быт, попросту быт (никуда не деться), очень быстро делающий из женщины бабу. (Она противилась как могла!) Бабу, заботливо пополняющую свой чувственный опыт. Копилочка тайн! Вроде шифоньерки со всякой всячиной, нужной и не нужной до времени.

Он позвонил вечером на четвертый день. Привет, это он! И со вздохом: а может, вовсе не он, потому что распилен на кусочки, потому что в постоянных разъездах, он сразу в разных местах, как в сказке… но вояж к концу, удача. Еще одно качество, которое его украшает, – предусмотрительность. (Легкое подтрунивание над собой, в его ключе.) А что она? – Она?.. Действительно, что она? Не вдруг, но сообразила сказать об отце: навестила (пересилила себя). «О, спасибо!» Думается, ему лучше. «Дальше, дальше!» Наверное, он притоптывал от нетерпения.