– Эти штучки можно изучить и сидя в штабе фронта, в отделе контрразведки, если немного шевелить мозгами.

– Не груби капитан, – неожиданно перешёл на «ты» контрразведчик, – полковник на допросе показал, что вы с ним вместе разработали план операции по вывозу драгоценностей на запад. Поскольку, задача эта непростая, вы решили привлечь к этому американцев, а в доказательство существования драгоценностей, чтобы они вам поверили, взяли с собой немного.

Майор открыл сейф, вытащил из него шкатулку, тонкой серебряной работы и раскрыл перед Борисом. Шкатулка была полна: тусклой желтизной блестело золото, сверкали разноцветными искрами алмазы, рубины, изумруды, молочно-белые нити жемчуга сплетались с браслетами и подвесками.

– Это мы обнаружили в машине. Теперь ты расскажешь, где спрятано всё остальное, и какие планы строили вы с полковником.

Борис молчал, поражённый невероятным поворотом судьбы: он, никогда не терявший самообладания в смертельном бою, находивший выход из самых невероятных обстоятельств, остававшийся в живых, когда лапы смерти уже смыкались на горле, вдруг ощутил бессилие перед этим холодно – высокомерным майором, перед системой, которая сомнёт его, даже не выслушав, а если и выслушает, всё равно не поверит.

Ужасно болела голова, эта боль накатывала волнами, заставляя закрывать глаза и крепко сжимать зубы, боль туманила мозг и рождала ярость.

– Ну, так что, будем молчать или признаваться?

Борис поднял голову и посмотрел в глаза майору:

– Ты – подлая дрянь, тыловая крыса, отсидел войну в тёплом кресле. Теперь хочешь орден получить за то, что врага нашёл. Я таких, как ты, давил вот этими руками и тебя раздавлю.

Борис уже не контролировал себя, кровь бросилась в голову, он вскочил на ноги и схватил майора за грудки. Тот лихорадочно выдернул пистолет из кобуры, но куда ему было тягаться с реакцией разведчика. Борис рванул вверх тяжёлую табуретку, на которой сидел, и молниеносно опустил её на голову майора. Тот, обливаясь кровью, рухнул на пол. А Борис, как в бреду, начал крушить и ломать в кабинете всё, что попадало под руку, пока пятеро прибежавших на шум караульных не скрутили его.

– Ну, как он там? – поднялся навстречу вышедшему из палаты врачу подполковник.

– Депрессия после тяжёлого нервного припадка, нервное истощение. Сейчас, когда война окончилась, такое часто случается, хорошо не поубивал никого.

– Да одного крепко приложил, до сих пор в сознание не пришёл, – вскользь бросил подполковник, он, как и многие в войсках, недолюбливал элиту, которой считалась контрразведка, хотя признавал, что она делает нужную и опасную работу, – а навестить его можно?

– Пока лучше не беспокоить, я даже следователям запретил, реакция возможна непредсказуемая.

– Ну и натворил ты дел, чёртова кукла, – скороговоркой тараторил подполковник, вытаскивая из рюкзака яблоки, консервы, лук, немецкое сало, хлеб, огурцы и бутылку виски. – Американцы обеспечивают, – кивнул он на бутылку, – тебе можно?

– Можно – не можно, наливайте, и так тошно здесь лежать, ещё и этой радости лишиться.

– Что, следователи тормошат?

– Уже раза три приходили, полковник какой-то, говорят «важняк» из Москвы.

– Ну, ты держись, я своё мнение следствию высказал, и по команде передал, жаль, что комдива уже перевели, а командующий армией в Москве, на повышение пошёл.

Два автоматчика привели Бориса в комнату с зарешеченными окнами и связали руки за спиной. Плохой знак, подумал про себя Борис.

Полковник писал что-то, сидя за столом. Увидев Бориса, он привстал и жестом пригласил его сесть. Стул не шелохнулся под телом Бориса. Привинтили, невесело подумал он.