В классе тоже шпана была, что учебник положишь в парту, а один из них проползет и учебник украдет и все. А потом ты будешь по чему учиться? Нету. Еще другой пример: одно время в нашем четвертом классе был учитель-инвалид, с войны пришел без ноги.

Немного отступлю от воспоминаний и вернусь в 2013 год. Недавно меня поразила передача по телевизору у ведущего Малахова. Разбили лицо учителю вдребезги и совершенно серьезно обсуждают: правильно поступил или неправильно этот великовозрастный идиот ученик Данила. Данилу этого надо от чего-то спасать, который лупил своего учителя. Где это видано было у нас в то время, чтобы учителя кто-то пальцем тронул? Никогда. Даже уму это непостижимо. Тогда наш учитель пришел с войны, хромой, с палкой, добрейший человек не мог на детей влиять, строгости не хватало. Вот никто ничего не учил.

Он, выходит дело, военный бывший, врага не боялся, участвовал в кровопролитных боях, а в классе никакой дисциплины. Во время перемены ученики что только не вытворяли, как черти по решеткам лазают вверх ногами, у нас на окнах решетки были, как у Гоголя в «Вие»: «…рассвет начался, и все черти застряли в решетках церкви». И тут они как черти лазают, орут, кричат, бегают как сумасшедшие. Вроде уже четвертый класс, здоровые ребята, по крайней мере, по сельским понятиям. В деревне как, если вырвет подросток плуг из борозды и переставит его в другую борозду, то он уже все – мужик здоровый, курит, работает, пашет, содержит всех, кормит. А в городе, как мне показалось, что они как дети, но были злые хулиганы, издевались над своим учителем.

Доска стояла на ножках, за ней батарея. В каждом классе есть такие остряки веселые, смешить любили. Кто-нибудь из этих клоунов за доску залезет, учитель отвернется спиной от доски, а он сверху рожи всякие строит и тут класс весь «ха-ха», смеется, а военный не понимает в чем дело. Мне его было очень жалко. Надо выходить из класса и входить строем. Учитель:

– Ребята, стройтесь, ребята, стройтесь.

Никто его не слушается. Входит уборщица:

– Сейчас я их построю.

Берет швабру «бум-бум», одному шваброй по заднице, другому подзатыльник. И смотришь, она всех за пять минут выстроила:

– А ты вот, ну что ты за учитель.

Он месяц с нами промучился и ушел.

В школе нам на большой перемене давали булочку, такую небольшую булочку, чтобы мы подкрепились. Шпана у нас эти булочки отнимала, в классе их была целая группа. В это время в кинотеатрах шел фильм «Секретарь райкома». В этом фильме секретаря подпольной партии райкома поймали немцы. Он партизан, а прикидывается простым человеком – крестьянином, придуривается. Его немец уговаривает:

– Слушай, ты будешь есть бела булка, ты будешь иметь три корова, ты нам помогай, делай нам помогать.

В фильме ему удалось от немцев убежать.

Вот у нас в классе подходит кто-нибудь: «Ты, хочешь есть бела булка, иметь три корова», – и возьмут булку у тебя и отнимут.

После этого учителя военного пришла учительница старой закалки, ей уже лет было, наверное, 50, но нам казалось, она уже такая маленькая, сухонькая, но очень строгая. У нее в руках всегда была длинная линейка. Она эту линейку не выпускала из рук. Сейчас говорят: «Нет, детей строго воспитывать нельзя». Но только дети почувствуют вашу слабость, панибратство – все, они вас уважать перестанут. Новая учительница объясняет урок или спрашивает домашнее задание, кто-нибудь начинает болтать или фокусы устраивать, как раньше, она треснет линейкой кому-нибудь и сразу он притихает, смирно сидит, рожи не строит.

И в такой военно-политической обстановке я и был назначен классным организатором с этим дисциплинарным журналом. В классе большинство хотело учиться, а эта группа всех терроризировала, мешала учиться. Я по-хорошему подхожу и говорю: