– Можно здесь остановиться, – натянул повод Сафрон. – Место глухое и нас трудно заметить. Можно и костерок запалить. Ручей вблизи. Слезаем, казаки.

Коней стреножили и пустили пастись. Осмотрев их, выбрали самого слабого.

– Этого под нож, а то скоро ноги сами протянем, – заметил Данил и вытащил татарский нож. Посмотрел на него и отбросил к Акиму. – Лучше саблей, а то ещё промахнусь, и конь умчится.

Он отвёл коня чуть дальше, примерился и с потягом ударил по шее. Конь только успел всхрапнуть, Данил снова ударил, и животное повалилось на землю, задёргало ногами, поливая всё вокруг кровью. Данил подошёл и сильно ткнул под левую лопатку.

– Вырезай куски – и на костёр! Да побыстрее, а то слюнями изойдём тут! – Данил отошёл к крупу вытереть клинок о шерсть убитого коня.

Без соли, едва обжарив мясо, казаки с остервенением вгрызались жадными зубами в жёсткое, но отменного вкуса мясо и молча жевали, обжигаясь и сопя.

– Нужно быть осторожными здесь, – заметил Сафрон, утирая рот рукавом. – Я пойду гляну вокруг. Негоже вот так беспечно сидеть тут, ничего не видя вокруг. А вы следите за конями. И мяса нарежьте полосками, и закоптите. Надо хоть дня на три запасти еды.

Все четверо стояли на базаре Азова, где их предлагали купцам и прочим богатым людям, ищущим рабов.

Они посматривали друг на друга, в глазах стоял упрёк. Каждый был виноват в случившемся и каждый не хотел признать только себя виновным.

– Какого дьявола ты все время на меня смотришь? – наконец не выдержал Данил, яростно огрызаясь.

– Думаю, как ты мог заснуть в карауле, – тихо сказал Сафрон.

– Мы истощены, Сафрон, были до предела. Остальные тоже просыпали, но просто им везло, а мне нет. Так что все виноваты. И чего тут гутарить?..

Сафрон вздохнул и продолжать склоку расхотел. В словах Данилки была правда, и упрекать его можно было так же, как и всех остальных. И его в том числе. Сам две ночи просыпал караул свой.

Рядом остановился высокий турок с вислыми усами, в красной феске. Он с интересом вслушивался в их говор, а хозяин тут же подскочил и стал быстро, навязчиво уговаривать купить отличных рабов. Казаки уже немного знали, чего татарин так распинается, и мрачно слушали, показывали зубы, терпеливо дали себя ощупать.

Потом турок стал отсчитывать монеты, с сомнением поглядывая на новых рабов, и наконец положил в ладонь татарина последнюю монету.

Татарин передал аркан купцу, а тот передал его слуге. Слуга дёрнул, и казаки потащились следом, молча опустив головы к земле.

– Куда нас тащат? – спросил Данила, ни к кому не обращаясь.

– Какая разница? – грубо откликнулся Аким, а Гераська спросил тихо:

– Как раз от этого турка мы и зависим, так что разница имеется, казаки.

– Да пошёл ты со своими разговорами! – одёрнул того Сафрон.

– Не надо ругаться, казаки, – примирительно бросил Гераська. – Нужно радоваться, что нас всех в одни руки продали. И то можно за это возблагодарить Бога. Всё ж не так тоскливо. Хоть родной говор услышать приходится.

Слуга привёл казаков на пристань. Рядом стояло судно, как потом узнали, фелука. По сходням грузчики таскали мешки с товаром, вкатывали бочки и несли огромные корзины, затянутые бычьими кожами на верёвках.

Слуга слегка ударил бичом казаков, прокричал что-то, из чего казаки с трудом поняли, что им надлежит подняться на борт.

По бокам судна сидели и полулежали истощённые и почти голые гребцы, с цепями на руках и ногах. Покинуть скамьи они не могли и вынуждены были постоянно сидеть на одном месте.

– Ну и вонь тут! – воскликнул Аким, принюхиваясь.

– А как ты думал на гребном судне? – ответил вопросом Сафрон. – Им некуда пойти. Ходят под себя и лишь водой морской обливают иногда, смывая нечистоты. Как видно и нас туда запрут.