А я устал. Устал. И понапрасну
Во что-то верить сердцу я не дам.
Сгорел дотла костёр рябины красной,
Пора прийти осенним холодам…
Саулкрастовский филин>[2]
Расскажи, саулкрастовский филин,
Снова сказку ты мне в тишине.
Ночь к рассвету близка, бьёт четыре,
И ни звука не слышно в квартире,
Отчего же не спится вдруг мне?
Помнишь ночи, те длинные ночи,
Что с тобой проводили вдвоём?
Ты, пушистенький серый комочек,
В темь таращил зелёные очи,
Я же молча писал за столом.
За окном диск луны поднимался,
Серебром заливая пейзаж…
День настал, я с тобой попрощался
И уехал. А ты – ты остался,
Молчаливых ночей моих страж.
И тебе, саулкрастовский филин,
Суждено век в пыли пролежать,
Не расскажешь ни сказки, ни были,
Все давно о тебе позабыли,
Всем давно на тебя наплевать.
Средь людей не ищи ты кумира
И в ночи никого не зови.
С первых дней сотворения мира
Это участь пустых сувениров
И сгоревшей ненужной любви…
«В ночь упёрся свет фар, как пророчество…»
В ночь упёрся свет фар, как пророчество,
Тьму с дороги в кюветы гоня,
И несётся моё одиночество,
Неприкаянность мчится моя.
Где конец этой гонки отчаянной,
Долгожданной стоянки огни?
Кто мне скажет с любовью нечаянной:
«Подожди, ты устал, отдохни…
Погляди ты в глаза мои пристально,
Руку дай – я с тобой погрущу,
Ты мне нужен, родной мой, единственный,
Никуда я тебя не пущу…»
Но рокочет мотор вновь пророчисто,
Призывая забыть суету.
Вновь садится за руль одиночество
И уносит меня в темноту…
«Снова сердце своё растревожил…»
Снова сердце своё растревожил,
Возвратил, что ушло так давно.
Сколько лет без тебя я уж прожил…
Сколь ещё мне прожить суждено?
Я вернусь к тебе снова с дождями,
С опадающей жёлтой листвой,
И осеннего ветра устами
Прошепчу: «Что случилось с тобой?»
Загрустишь, вспомнишь наши прогулки,
Белый вечер над гладью речной,
Звук шагов, так пугающе гулкий
В узких улочках Риги ночной.
Вновь мой ласковый голос услышишь,
Будто рядом с тобой я иду,
И тогда ты, возможно, напишешь:
«Приезжай, я давно тебя жду…»
Не дождусь я тех слов…
III. Качающийся шар
Октябрь 1974 – октябрь 1976
«Головы моей качающийся шар…»
Головы моей качающийся шар,
Словно колокол в ночи, звучит набатом
И зовет, как на беду, как на пожар,
Но не слышат люди тех раскатов.
И никто на помощь не спешит —
Каждый занят сам собой иль делом,
И напрасно колокол гудит
В этом мире людно-опустелом…
Болдино
Г. Г.
Осенний парк пустынен и уныл,
И жёлтый лист опал с нагих ветвей.
Когда-то Пушкин здесь средь лип бродил,
Как я сейчас брожу в тиши аллей.
И, вороша шагами слой листвы,
Спускался он к звенящему ручью,
Из родника хрустальной чистоты
Он воду пил… Как я сегодня пью.
Передо мной дерновая скамья,
Где он сидел задумчиво тогда,
И тень поэта снова вижу я —
Он здесь, со мною рядом. Навсегда.
Понятны мне его печали, боли —
Тот трудный мир, в котором жил поэт.
Да, счастья нет, но есть покой и воля,
И всё же жаль, что в мире счастья нет.
За годом год проходит торопливо…
Лучинник>[3] вновь пригрезится во сне…
Спасибо вам, мой милый друг, спасибо,
Что мир поэта вы открыли мне.
Б. Болдино, 13.10.74
«Тревожит ночь листвы шершавый шорох…»
Тревожит ночь листвы шершавый шорох,
Не облетевшей, жёлтой и сухой.
Я вновь и вновь перебираю ворох
Воспоминаний, связанных с тобой.
Любовь угасла. Горе пережито.
В душе спокойствие холодной пустоты.
Срывает время всё, что позабыто,
Как ветер рвёт последние листы.
И древо жизни с голыми ветвями
Зима укроет снегом седины.
Оно уснёт под белыми снегами
И будет ждать и ждать своей весны…
«Вы снова уезжаете, и снова…»
Вы снова уезжаете, и снова
Не знаю я, когда увижу вас.
Улыбку вашу и прощанья слово,
Поверьте, вспомню я ещё не раз.
Почти случайных встреч, что в прошлом были,