Ближе к обеду, когда Маскова в очередной раз вышла из кабинета, кто-то снова, будто специально выжидая, зашёл к девушке. На этот раз это была Надежда Кровная. Она зашла с доброжелательной улыбкой, горящими состраданием глазами и явно для того, чтобы обсудить с Марией какую-то тему. Тихонько закрыв дверь, женщина пододвинула к Ранимовой стул и мягко сжала её холодные ладони в тёплых руках.

– Так, Маш, всё хорошо, ты только не бойся, – начала немного подрагивающим голосом говорить Кровная.

– Нет-нет, всё и вправду хорошо.

– Бойко я уже наругала, хотя Фамаевой всё рассказала Средник, но на неё мне просто страшно смотреть.

– А-а, так вот кто всё это рассказал.

– Да. – Кровная выдержала небольшую паузу, успокаивая то ли себя, то ли Ранимову, поглаживая её бледные худенькие ручки. – Ты не переживай, это решение твоё и никого больше. Это твой выбор и других даже не смей слушать, кроме меня, конечно, – На лице Марии промелькнула добрая ухмылка. – Они ведь все не думают о том, что ты пережила. Хотя причём тут все? Большинству наших вообще фиолетово на всё это. Для них это так… узнали и забыли. Да при союзе ещё каждая вторая аборт делала. Поэтому не переживай, твой поступок волнует только трёх-четырёх людей на весь офис, не надумывай себе ничего. Скажу даже так…

– Надь, На-а-адя, не переживай ты. Со мной всё хо-ро-шо.

– Да хорошо-хорошо, я тебе просто рассказываю. У меня есть старая знакомая. У неё на счету было шесть абортов. А она, как ни в чём не бывало. Конечно, та часто гуляла, но…

Ранимова несколько поникла. Глаза стали печальнее: она подумала, что её все считают таковой – простушкой. Ей вздумалось, будто каждый человек в этом офисе желает ей смерти или считает бездушной игрушкой, на которую можно выместить всю злость да гнев. Кровная заметила эту печальную гримасу и сжала её ладони чуть крепче, сказав, глядя прямо в зрачки:

– Да ну не бойся ты, пошутила я, пошутила. – Она поддержала шутку неловким смехом. – Она не гуляла. Не знаю: зачем она это делала. Свои тараканы в голове. Но из-за такого количества абортов она вообще больше не смогла рожать, но ничего: нашла выход и усыновила милого мальчишку. Поэтому, всё хорошо.

Кровная встала со стула и, не торопясь, направилась к двери.

– Всё же в порядке? – спросила та напоследок.

Ранимова всё ещё не отводила взгляда от пустого сидения. Она медленно повернула голову в сторону Надежды.

– Д-да. Всё хорошо, даже лучше.

На лице Кровной засияла улыбка, и женщина вышла, также тихо закрыв за собою дверь.

Ранимова вновь посмотрела на стул. Её личико стало печальным и до боли бледным, как было когда-то ранее. Она была рада, что её кто-то поддерживал, выслушивал и не бросал. Она начала понимать, что не одинока и ещё кому-то нужна. Однако на щеках выступили слёзы: этот короткий душевный диалог смягчил её оледеневшую душу. Теперь она уже не знала как лучше: когда все жалеют или наоборот, когда все проклинают?

Уходя с работы, Мария продолжала надумывать себе презрительные поглядывания своих сотрудниц. Девушку это задевало, из-за чего она ускорила шаг и чуть ли не бегом покинула офис. На улице всё также моросил дождь. Людей в округе становилось меньше, а машин – больше. Через несколько минут она зашла в просторный грязный двор, окрашенный в серые и жёлтые, создавшиеся от внезапно выглянувшего Солнца краски. Ранимова увидела маленького ребёнка, одиноко копающегося в мокрой песочнице. Девушка слегка улыбнулась. Мария смотрела на её очаровательные, радостные глазки, на её счастливое личико. Девушке хотелось подойти к милой весёлой девочке и крепко обнять, нежно расчесать растрёпанные волосы. Ранимова хотела, чтобы она была её дочерью. Однако только стоило Солнцу скрыться за густыми тучами, как на душу нахлынула грусть.