– Вот, нашла, кажется. Простите, надо было раньше найти, я что-то не подумала даже… – продолжила мама. – Давно не было просто, сначала совсем ничего, а потом, как Гришеньку похоронили, так…

Глупая, глупая мама – какое похоронили? Гриши, двоящиеся, как отражения в стеклопакете, взяли Аду под руки и куда-то повели – и она чувствовала, что не будет больше никаких обоев, никаких половников, никаких взрослых разговоров, чашек и рынков – только наказанные обидчики, починенные игрушки, выпускные, крылатые качели и колокольчик – динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь.

– Да посмотришь ее, ну! Просто посмотришь. Она интересная. Ты психоз сам хоть раз видел? – Дверь хрипло, деревянно гудела и топала. – Только очки сними.

– Я без них ничего не увижу, – ответил кусочек стены шершавым тенором.

– Ладно, – буркнула дверь. – Голову береги.

Его выбросило в палату – длинного, в халате распахнутого, молодого – вместе с табачным запахом и шарканьем туфель.

– Гриша? – спросила Адушка, сев в постели резко, до цветных точек.

– Гера. Здравствуйте.

И как-то нежно у него это «здравствуйте» получилось, и как-то свет из окон лег ласково, и как-то улыбаться снова выходило. И улыбаться было прекрасно.

Вадим сидел – острый, ершистый, ощерившийся. Опирался крепкими руками на стол, почти ложился грудью, разлинованной рубчиком водолазки. Гранкин и сам хотел бы так лечь: он еще не привык вставать в пять утра (да и невозможно было к этому привыкнуть) и тело клонилось к земле, будто корни вырвало ветром.

– Борщевиков Вадим, верно?

Вадим кивнул, и его голова, не завершив движения, осталась наклоненной.

– Меня зовут Герман Васильевич, я ваш лечащий врач. – Гранкин сел напротив, поправил сквозь халат ключ от палат и сплющенную пачку сигарет.

– Пиздишь как дышишь, – выхрипел Вадим. – Студент ты, а не врач.

– Молодой врач, они бывают. А вы хотели бы, чтобы вас кто-то конкретный лечил?

Вадим поднял взгляд – вверх поехали брови и линия роста волос:

– Да мне плевать, на самом деле. Я ж не псих.

– Конечно нет. Кто вам такое сказал?

– Да мамка, кто. Ну, ты видел ее небось, она притащила. Но я думаю, она просто бесится, что я с работы свалил.

«Мать промелькнула», – подумал Гранкин. Но рано про мать. Нащупать бы хоть хлипенькое пространство адекватного разговора, чтобы не про «Слышите ли вы голоса?» и не про «Как давно вас преследуют?», а как-то по-человечески.

– А почему свалили? Не понравилось?

– Да треш просто. – Вадим откашлялся и продолжил громче: – Это типа включите траурный хардбасс для всех, кто устраивается на почту, прости господи, России. Ты сидишь весь в говне, потому что… ну знаешь такую пыль, которая в коробке пазлов остается?.. Вот ты в ней сидишь, потому там эта пыль повсюду. Картонно-бумажная такая, мерзкая…

Потом на тебя орет какой-то хер, потому что у тебя комп завис. Потом на тебя орет начальник, потому что недостача журнала «Тысяча советов дачнику». Потом на тебя орет бабка, потому что она бабка и ей, закономерно, не нравится быть бабкой. И платят типа… фантастическое нисколько. Ну я думаю: я, балин, свободный человек, на черта оно мне сдалось?

– А кем бы вы хотели работать?

Вадим заулыбался – круглыми маленькими зубами с широкими щербинками. Как пацаненок с полным ртом молочных, шатающихся.

– Думаю бизнес открыть. У меня вообще все получается.

– И что за бизнес?

Он проехался грудью по столу еще дальше, приблизив лицо:

– Ты никому не расскажешь?

– Что вы. Врачебная тайна.

– У меня один бизнес уже есть. Клуб с… девчонками, если шаришь. В Питере. Но там дела так себе идут в последнее время, нами копы заинтересовались, пришлось залечь на дно. И мне корешок один говорит, мол, Вэ – это меня так зовут там, в этих делах, Вэ, – раз у нас так хорошо идет с этим делом, можно и оружие продавать начать. И даже в даркнет куда-нибудь выйти. Ты знал, что в даркнете можно купить танк и тебе его по частям пришлют?