Рисунок был сделан карандашом на желтоватой ворсистой бумаге. На палубе, у фальшборта, в окружении хохочущих матросов сидел на бочке бородатый дядька в короне и с вилами. Он тоже хохотал или что-то весело кричал. В левой руке его была объемистая кружка. Поодаль стояла группа офицеров в треуголках. Сквозь частые ванты и бакштаги невдалеке был виден еще один корабль. Он шел под полными парусами, с небольшим креном.

Курганов остановился сзади. Толик оглянулся:

– Это встреча с Нептуном, да? Переход через экватор?

– Совершенно правильно. Русские корабли «Надежда» и «Нева» двадцать шестого ноября тысяча восемьсот третьего года.

– На которых Крузенштерн и Лисянский?

– Да, да… Значит, слышал о них?

– Ага! Я про них только сегодня читал.

– Прекрасно! А что именно? Чья книга?

– Моя. Мама подарила.

– Прекрасно, – опять сказал Курганов серьезно. – Но я, собственно, имел в виду, кто автор…

– Ой, – смутился Толик. – Это – кто написал? Я не помню.

– Ну, ничего, – смутился и Курганов.

– Кажется… Новиков.

– Любопытно… А может быть, Нозиков?

– Может быть, – виновато сказал Толик.

– Ну что же. Нозиков так Нозиков, – с непонятной ноткой проговорил Курганов. – Для начала можно и его.

– Вы его тоже читали, да?

– Д-да… По правде говоря, он не пишет ничего нового. У меня еще в детстве была книга об арктических и кругосветных мореплавателях России, в том числе и о Крузенштерне. Некой писательницы Лялиной, весьма популярной в те года. Так вот, у Нозикова кое-где прямо слово в слово списано…

Толик с первого класса знал, что списывать нехорошо. И ему стало неловко за Нозикова. И обидно за книжку – мамин подарок. Толик сказал насупленно:

– Может, он просто похоже написал. Потому что про одно и то же.

– Да? Ну, может быть, – излишне покладисто проговорил Курганов. – Беда не в этом… И Лялина, и Нозиков описывают экспедицию очень гладко. И не касаются подробностей.

Толик нерешительно возразил:

– Почему? Там есть подробности.

– В событиях кое-что есть. А про людей мало… Например, что мы знаем про этого матроса? – Курганов ногтем ткнул в Нептуна. – Ни Лялина, ни Нозиков о нем даже не вспоминают. А любопытный был человек! Веселый, остроумный. Грамотный. А это редкость среди тогдашних матросов… Правда, и грехи у него были, мог загулять на берегу… В общем, характер… Кстати, мой однофамилец. Я в детстве вообразил даже, что это мой предок…

Толик живо вскинул на Курганова глаза:

– А может, правда?

– Едва ли… Но с него начался мой интерес к этому плаванию.

– А где вы про него прочитали? Про Курганова.

– У самого Крузенштерна, в его книге про путешествие. Очень старая книга, напечатана сто сорок лет назад. Три тома… Я выменял их у своего товарища на пять романов Майн Рида… Вот тогда и прочитал про матроса Курганова… Кстати, непонятно, как его звали. В списке экипажа у Курганова имя Иван и звание квартирмейстер, то есть унтер-офицер…

– Вроде нынешнего старшины?

– Вроде… А в книге Крузенштерн пишет «матрос Павел Курганов»… Думаю, он ошибся. Список – вещь точная, документ…

– Я сразу понял, что вы про них все изучаете. Еще когда мама сказала про инструкции… Вы ученый, да?

Курганов засмеялся. Он странно смеялся. Вперемешку с мелким кашлем. Лицо измялось, рот искривился: один угол поднялся в широкой улыбке, а второй оказался опущенным. Толику это показалось неприятным – будто Курганов насмехается над собой и над ним. Но тут же он понял, в чем дело: правый угол рта у Курганова соединялся с коротеньким коричневым шрамом, косо идущим вниз. Толик моментально вспомнил одну книжку, ее пересказывала ему мама – «Человек, который смеется». Там бродячие циркачи украли мальчишку, сделали ему операцию на лице, и он всю жизнь ходил с уродливой улыбкой. А здесь – наоборот: из-за шрама казалось, что правый край у рта уныло опущен.