– Не слабо она меня укусила! Клянусь, она едва помнит о моем существовании.

– Неправда, – улыбается Кейт. – Наверняка она до сих пор пользуется тобой для минимизации налогов.

– Может быть, – усмехается Энни. – Сейчас она продает свои квартиры и радуется, что я умотала. В последнее время мы почти не разговаривали.

Кейт качает головой:

– Смерть Кристен ее подкосила.

Энни прикусывает губу. Дело не только в смерти Крисси. Вернее, в исчезновении (она предпочитает думать так). Пару лет назад они втроем ходили в кино и на долгие прогулки, а по субботам катались на велосипедах. Потом все стало по-другому.

– Она начала меняться, когда мы с Кристен уехали в колледж.

– Это от одиночества, – отвечает Кейт. – Как-то раз она сама мне призналась, что боится впасть в депрессию. Чтобы удержаться, окунулась с головой в работу.

– Она всегда убегала от проблем, вместо того чтобы их решать, – говорит дедушка. – Сделает вид, будто все тип-топ, и переключается на что-нибудь другое. Когда была девчонкой, переключалась на рисование.

– Если серьезно анализировать происходящее с ней, – продолжает тетя, – она, мне кажется, переменилась еще восемь лет назад, когда ушел Брайан. Эрика лишилась того, о чем всегда мечтала, – семьи. Тогда у нее и возникло стремление разбогатеть.

В памяти Энни всплывает забытая картина: через месяц или два после развода они с Кристен по настоянию отца поступили в престижную школу на Манхэттене. Вскоре всех родителей пригласили на музыкальный праздник, в котором обе девочки участвовали. После концерта в помпезном фойе подали угощение. Энни стояла с Кристен и ее новыми подружками, слушала, как они, хихикая, сплетничают о каких-то незнакомых ей людях, и все высматривала маму. Вокруг фланировали мужчины в костюмах, женщины в платьях и на высоких каблуках. Энни было всего одинна-дцать лет, но она уже чувствовала себя не в своей тарелке. Боялась, что, хотя на ней школьная форма и учится она хорошо, ей никогда не стать такой, как все эти люди.

Наконец в толпе мелькнуло мамино лицо, и Энни облегченно вздохнула. Пускай мама задержалась в своей клинике и пропустила весь концерт – не беда. Главное, она здесь и пробирается к своим дочкам, окликая их по именам. Дождь испортил ее прическу, но она все равно прекрасно выглядит в своем новом зеленом блейзере и брюках из каталога «Джей-си Пенни».

– Кто это? – спросила одна из девочек, насторожившись.

Энни обернулась, почувствовав необходимость защищаться. Она увидела, что ее маму разглядывают, оценивают.

– Только посмотрите! – сказала Хайди Патрик. – У нее сумочка из кожзаменителя!

– Это твоя мама? – спросил кто-то под общий смех.

Энни раскрыла рот, чтобы ответить «да», но Кристен, опередив ее, каким-то странным чужим голосом пропела:

– Нет. Это наша няня.

Мама попятилась, как будто ее оттолкнули. Потом снова подошла, но уже с почтительным выражением лица наемной работницы. Через двадцать минут они отправились домой: Энни с мамой впереди, а Кристен сзади. Больше об этом случае никто не заговаривал.

Содрогнувшись от неприятных воспоминаний, Энни поднимает глаза на тетю:

– Мне кажется, мама хотела, чтобы мы ею гордились. Она думала, мы ее стесняемся. А еще она бы хотела, чтобы в том поезде вместо Кристен оказалась я.

Вот и сорвалось с губ то, что так долго мучило Энни. Кейт хватает ее за руку:

– Дорогая! Не говори глупостей! Мама так тебя любит!

Дедушка подливает масла в огонь:

– Ты чувствуешь себя на втором месте. Понятное дело.

Сердце Энни словно обжигает каленое железо, и она с трудом находит в себе силы, чтобы кивнуть.

– Папа! – негодует Кейт. – Она никогда не была на втором месте!