– Гипотеза гипотезой, но Рейчел весьма изобретательна по части игр. Ее галлюцинации – особенно убеждение, что трое ее детей по-прежнему живы, – зиждутся на шатком, но замысловатом фундаменте. А сшивает она эту структуру затейливой повествовательной нитью своей жизни, выдуманной от начала до конца.

Чак медленно поднял взгляд на Коули и сказал:

– Боюсь, что без ученой степени вас не понять.

Коули хмыкнул:

– Вспомните, сколько небылиц вы рассказывали родителям в детстве. Какими они были изощренными. Вместо того чтобы дать простое объяснение, почему вы пропустили школу или забыли про домашние обязанности, вы что-то накручивали, изобретали. Разве нет?

Чак, подумав, кивнул.

– Да, – сказал Тедди. – Преступники поступают так же.

– Совершенно верно. Напускают туману. Запутывают слушателя, чтобы тот поверил, – не потому, что это правда, а просто от усталости. А теперь представьте, что эти небылицы вы рассказываете сами себе. Как Рейчел. За четыре года она ни разу не призналась себе в том, что находится в клинике. Она полагает, что живет в своем доме в Беркшире, а мы – разносчики, молочники, почтовые служащие – просто ходим мимо. Какой бы ни была реальность, усилием воли она делает собственные иллюзии убедительнее.

– Но как может не доходить до нее истинное положение дел? – спросил Тедди. – Как ни крути, она в больнице для душевнобольных. Она же не может этого совсем не замечать?

– А-а. – Коули поднял вверх указательный палец. – Вот она, пугающая красота параноидального мышления настоящего шизофреника. Если ты веришь в то, что ты единственный знаешь правду, то из этого следует, что все прочие – лгуны. А если они лгуны…

– То любая правда в их устах становится ложью, – закончил за него Чак.

Коули оттопырил большой палец, а указательный направил на Чака, как дуло пистолета:

– Смысл ухватили.

– И это каким-то образом нашло отражение в данных цифрах? – предположил Тедди.

– Скорее всего. За ними наверняка что-то стоит. У Рейчел ни одна мысль не бывает праздной или случайной. Ей важно уберечь мозг от распада, а для этого она должна постоянно думать. Мы имеем дело, – он постучал пальцем по оптометрической пирамиде, – с некой структурой. Которая, убежден, содержит информацию о ее местонахождении.

На мгновение Тедди показалось, что криптограмма с ним разговаривает, понемногу проясняясь. С двумя числами – 47 и 80 – вывод напрашивался сам собой, что-то такое брезжило в мозгу, как забытая мелодия, которую пытаешься вспомнить, пока по радио передают нечто совсем другое. К 47 ключик, вот он. Руку протяни. Это так просто. Ну же…

Но логический мостик рухнул, все разом стерлось из памяти, и стало понятно, что надо ловить заново – и ключ, и связь, и мостик. Тедди положил листок бумаги обратно на койку.

– Бред, – сказал Чак.

– Что именно? – поинтересовался Коули.

– Куда она могла пропасть. По-моему, бред.

– Ну да, – согласился Коули. – Это данность.

Они вышли. От лестницы в обе стороны уходил коридор. Палата Рейчел была слева от лестницы, примерно посредине коридора.

– Это единственный выход? – спросил Тедди.

Коули кивнул.

– С крыши сюда нельзя проникнуть? – спросил Чак.

Коули помотал головой:

– На крышу можно попасть только по пожарной лестнице с южной стороны здания. На лестницу ведет специальная дверь, которая всегда заперта. Ключи от нее есть только у персонала. Чтобы попасть на крышу, ей пришлось бы спуститься вниз, выбраться наружу, воспользоваться ключом и по пожарной лестнице залезть на крышу.

– Но крышу проверяли?

Кивок.

– Как и все комнаты в этом корпусе. Сразу же. Как только обнаружили, что она исчезла.