А тут он! Посмотрел – будто душу выманил…

Топиться расхотелось. Подумала: устроюсь ночной няней, на второй курс как-никак перешла, новое пальто, лучше прежнего справлю.

И вообще, может, судьба сжалилась…

А Миша мой, дни идут, на меня только смотрит…

Глаза вроде о любви говорят, да боюсь ошибиться.

Со Стариком Хоттабычем, соседом нашим столетним, похоже, ему интереснее.

Байки его зловредные, книги допотопные… дороже меня.

Обратилась за помощью к Ильиничне, она и подсказала спросить у Ивана Ивановича, подлинного имени Хоттабыча, что к чему?

А он, история ходячая, присоветовал кисет Мише сшить, мол, раньше так девушки казакам в любви объяснялись.

«Иваныч в церковь ходит, не соврёт», почувствовала себя свахой Ильинична и с лёгким сердцем отпорола от бережно хранимой прабабкиной свадебной юбки бархатную оборку шириной с локоть. Разгладив её ладонями, призадумалась: вышить бы что-нибудь, например, инициал, я у Хоттабыча книгу видела, с буквой Е на обложке, не буква, сказка!

Сказано – сделано!

Ради любви Иван Иванович ссудил напрокат издание Истории Екатерины Второй девятнадцатого века.

Ильинична раздобыла мулине цвета золота.

Вместо кисета я сшила походную суму…»

Далее баба Катя призналась, что вышивать по бархату тоже было незнакомое дело.

Пока то, да сё, Иван Иванович покинул этот мир.

На похороны сошлись ветхозаветные старушки, тайно отпели усопшего.

Она горевала не очень: ревновала Михаила к Хоттабычу, считала его разлучником, хотя… были минуты, когда за это искренне стыдила себя.

Шли дни. Наконец, на кисете-суме цвета персидской сирени засияла затейливая, с виньетками буква, первая буква её имени «Е». И она караулила его шаги. Узнала сразу. Распахнула дверь. Увидела на его руках невменяемо пьяную мать.

Ей снова захотелось умереть: теперь от стыда.

Кисет улетел под потолок, за коробки на платяном шкафу.

Наутро мама не проснулась.

Первым откликнулся на её крик Михаил.

Утешая, позвал её замуж.

Кисет был её свадебным ему подарком.

От Ивана Ивановича осталась на память книга-соперница, которую она не раз пыталась сжечь, но всегда этому что-то мешало.

Или кто-то. Быть может, Хоттабыч.

А ещё вероятнее, сама императрица.

– Взлёт объявляют, пристегнись, дочка, – вывел Аду из плена воспоминаний голос соседа. – А если знаешь «Отче наш», прочти: молитва для людей, что ПВО для армии, в смысле, обороняет против врагов видимых и невидимых.

Она благодарно взглянула на него, замечая: у Мих Миха оба уса вихрятся кверху, у «полковника» левый ус понуро косит вниз.

«На циферблате его лица стрелки усов показывали без двадцати минут три часа» – сама собой сложилась фраза, пригодная для зарисовки об авиа-соседе, хотя, если честно, собственный взгляд на Игоря Михайловича и на его заявление о молитве, как средстве духовной обороны, у неё ещё не сложился.

И слов ещё нет, даже самых избитых, обыденных…

Даль подождёт! – мысленно обратилась к куратору предстоящей практики Ада.

– Усечённые слова оскопляют мысли, – при первом знакомстве со студентами заявил он. – Не хотите кастратами стать, подружитесь с толковым словарём Даля.

В ответ студенты сомлели и по инерции воображаемо «лайкнули».

Ещё бы!

Сам Салтыков сподобился!

Бог блогосферы!

Звезда авторской журналистики!

Пост на его веб-странице опубликовать – удача, статью – признание!

Редким студентам удаётся…

А он…

Мужчина-магнит!

Волосы светлые, брови чёрные, глаза зелёные.

Увидела, в груди ойкнуло: знаю его!

И он посмотрел обещающе, но душу, как Мих Мих у бабы Кати, не выманил.

Корень моей фамилии Салтык в старые времена означал: лад, склад, образец –