За окном вспыхнули фонари. Линия матовых точек протянулась вдоль улицы. Слышались работа лифта, стук захлопываемых дверей.

– Только протекцией такого положения не добиться, – сказала Зоя, – нет сомнений, он крупный специалист.

– Да, – коротко отрезал Дмитрий Ильич.

– Гигант?

– Ну, этого я бы не сказал. В его области имеются более крупные авторитеты.

– Кто?

– Это знать тебе ни к чему.

– Не те, которые его встречали?

– О, нет! – Дмитрий Ильич справился с обедом, взглянул на часы. – Во всяком случае, с ним вынуждены считаться.

– Смотреть сквозь пальцы?

– Предъявлять ему счет в области морали я не намерен. Пусть бесится.

– Прежде всего виноваты сами женщины. Он живет… сочно.

– Послушай, – отец готов был вновь распалиться, – не будем распространяться на подобные темы!

– Порочные люди, говорят, больше привлекают?

– Я тебя не узнаю! – Дмитрий Ильич вспылил. – Где ты всему этому научилась? Невероятно! Пойми, тебе только девятнадцать. Еще три года назад тебя не пускали на взрослые сеансы… – Зоя сникла. Отцу стало жалко ее. – Отдыхай. Читай «Вокруг света», – сунул ей купленный у лифтерши журнал. – Я пойду к Ваганову.

Кирилл Модестович, поджидая Ушакова, в нервном нетерпении расхаживал по гостиной просторного люкса. Чтобы оборонить себя от излишних наскоков, он постарался собрать кое-какую информацию. Приезд Ушакова с дочерью подтверждал слухи о близости к ней Лезгинцева. Хотя и с чувством отвращения к самому себе, но Ваганов заручился неофициальными справками, подтверждавшими этот приезд Лезгинцева в Ленинград и заказ в гостинице отдельного номера для дочери Ушакова. Где Лезгинцев квартировал – неизвестно, домой он тогда не заявился.

Ушаков относился к Ваганову дурно и при желании мог повредить его репутации. Получившая в свое время огласку скандальная история о связи Ваганова с Татьяной Федоровной могла вновь всплыть наружу при столь неблагоприятных обстоятельствах.

Ваганов долго прикидывал, как ему поступить в том или ином случае, и гаденькие мыслишки занимали его расстроенное воображение. В конце концов выработал линию поведения и приготовился отразить любую атаку.

Прежде всего он боялся за собственный авторитет, под которым подразумевал свой вес в обществе, созданный благодаря умению скрывать грешки большие и малые, напускать важность, заручившись надежными покровителями и друзьями, способными в нужную минуту сказать на белое черное. Ваганов в ожидании гостя заказал коктейли, апельсины, оделся просто – в твидовый костюм с искорками по светло-серому фону шотландской ткани.

Ему хотелось придать свиданию более непринужденный характер. Ваганов относился к пишущей братии пренебрежительно, считая журналистов людьми как бы второго сорта, но одновременно и побаивался их, зная мощную силу печати. Разговаривать начистоту с человеком мало ему знакомым он не решался. Вспоминая разговор в поезде, негодовал: «Ишь ты, ржавое перышко, упрекает в эгоизме! Мне хоть земля тресни!»

Ушаков явился в точно назначенное время. Широкая улыбка хозяина почти не произвела впечатления на гостя. На лице Ваганова были заметны следы озабоченности. Расстегнутый ворот шерстяной рубахи, мятый костюм Ушакова в другое время шокировали бы Кирилла Модестовича.

– Что за смесь? – небрежно спросил Ушаков.

– Прошу, Дмитрий Ильич! Коктейль типа «таран». Выполнен знаменитым барменом.

Ушаков присел к столику, положил ногу на ногу, взял бокал, брезгливо отложил пластмассовую трубочку, заменявшую соломинку.

– Я пришел с единственной целью, Кирилл Модестович, самому разобраться в причине гибели Лёзгинцева, – твердо предупредил Ушаков, – мне он дорог. – Дмитрий Ильич отхлебнул из бокала.