Об этом грандиозном проекте историков-реконструкторов Марику рассказывал отец, когда решался вопрос, куда идти учиться. Юноша тогда удивился: это же сколько информации должно быть в матрице, чтобы вместить Землю, меняющуюся на протяжении тысячелетий, да ещё с искусственными людьми! Поистине Эос безразмерен.

– Там почти все креоники работают, поле непаханое, и мне… – Рита не договорила, за спиной раздался знакомый голос:

– А, живород со своей живородкой! Вот так встреча!

На три ступеньки выше стоял Эд и сверху бесцеремонно их разглядывал. Ситуация была унизительной, хотелось всё побыстрей прекратить.

– Ты, это, иди домой, – примирительно отозвался Марик и, почувствовав жалкую нелепость сказанного, добавил: – И дома уши помой.

Глаза Эда сузились, он осклабился:

– Мне-то зачем подмываться? Это подружке твоей надо, а то забрюхатит, раздуется пузырём, как потом будешь с с…й своей спариваться?

Марик поднялся на две ступеньки вверх и кулаком врезал мумми в живот – до лица дотянуться он не смог. Эд отшатнулся и лягнул ногой. Удар получился не точным, каблук ботинка лишь скользнул по щеке, но лицо обожгла острая боль. Не раздумывая, Марик прыгнул в ноги противника, и тот, перекувырнувшись через его спину, полетел вниз по ступенькам. Там он поднялся на ноги, и Марик не поверил своим глазам: уши у Эдика вытянулись и заострились, на их кончиках зачернели кисточки. Лицо продолжало трансформироваться в кошачью морду, сквозь одежду проступила шерсть – и вот уже на ступеньках, поджав передние лапы, сидела огромная рысь, изготовившаяся к прыжку. Марик одним махом вскочил на парапет. Внизу были лютый зверь и… Рита. Она стояла, опустив руки, словно потерявшийся ребёнок. Марк схватился за бронзовую рукоять факела, выдернул его из подставки и прыгнул навстречу оборотню. Время замедлилось, Марк видел перед собой шерстистый череп чудовища и успел в полёте поднять руку, чтобы со всей силы хрястнуть по нему увесистым канделябром.

От сшибки потемнело в глазах. Они катились вниз, вцепившись друг в друга. Оборотень был ещё живой, он в агонии рвал клыками голое, уже безрукое плечо Марика, во все стороны летели ошмётки мяса с осколками костей, а Марик единственной рукой пытался зажать ему пасть. Боли не было, она отключилась в дабле – с ума же сводил муторный дух факельного масла, палёной шерсти и металлической ржавчины. Так пахла, наверное, липкая кровища, в которой елозили сплетённые тела. Наконец зверь затих, рассыпался в руках, и Марик вдруг осознал себя в гэст-кресле, в своей комнате.

Минут через десять к нему ворвалась Рита:

– Живой?!

– Рита, Ритунь, чего ты плачешь… Я же был в дабле.

– Ой, глупая, я так испугалась… Слушай, я тоже уйду.

– Куда?

– Из академии. Тебя же отчислят.

– Ну-у… я на оскорбление отвечал.

– Всё равно отчислят. А здорово ты кошку драную факелом огрел! Как она, палёная, верещала!

– Драная, конечно, но с клыками. А из академии не вздумай уходить, ты же картины рисовать хочешь, и, вообще, тебе учиться надо. Да, может, и не отчислят.

Вечером в дом Старковых поступил гэстинг-запрос от проректора академии. Гость явился, недолго говорил с родителями, затем попросил аудиенции с Марком.

– Кто из вас первым применил физическую силу? – спросил он.

– Сначала ударил я.

Проректор удовлетворённо кивнул и сообщил:

– Дальнейшее ваше присутствие в академии не желательно.

– Но я же не просто так, он оскорбил меня и… мою подругу!

– Вы тоже нанесли оскорбление своему оппоненту, задев честь его клана рысей. Он участвует в одном из секторов Магистрали, где воссоздаются мифы народов мира, а факультет наш напрямую сотрудничает с реконструкторами.