– Как, тебя не мутит? – спросил Севка.

– Да нет, по-своему даже интересно.

– Редкий ты экземпляр, однако! Поначалу многие наши студенты не выдерживали, – одобрительно констатировал Всеволод и, поглядев на Петрушу, загадочно промолвил: – Ладно, пошли…

Мы спустились в какой-то подвал. Длинный коридор освещался неярким светом люминесцентных ламп. По правую и левую сторону располагались массивные железные двери с задвижками, но без замков. Мы открыли одну из них. В помещении было темно. Петя нащупал выключатель и зажег такой же неяркий, как в коридоре, призрачный свет. Я увидел два огромных, выше человеческого роста, металлических чана без крышек. Здесь намного резче, чем в аудитории наверху, пахло формалином, даже пощипывало глаза. С потолка над чанами свисала какая-то металлическая конструкция, напоминавшая примитивный механический манипулятор с захватом на конце. Севка довольно уверенно взялся за рычаги и опустил захват в резервуар. Он долго пытался нащупать что-то там, в глубине, но это ему никак не удавалось.

– Давай я попробую, – сказал Петруша.

Но Севка молча и упрямо продолжал своё дело. Наконец у него получилось. Даже сквозь халат было заметно, как напряглись его крепкие мышцы: он что-то вытаскивал манипулятором из наполненного формалином бака. Я уже давно догадался, что именно. Это был труп молодого мужчины. Всеволод некоторое время удерживал его на весу, над огромной ёмкостью, и было слышно, как с трупа туда стекает вода, легким эхом отдаваясь в тишине подземелья.

– Ну, хватит, – не выдержал Петруша, – опускай!

Но в этот момент труп выскользнул из захвата и плюхнулся в наполненный до краев резервуар. Нас обдало брызгами формалина. Пришлось снять халаты, чтобы не промокнуть. В углу находилась раковина с краном, и мы умылись. Выходя из подвала, Сева философски заметил:

– Longus penis – vitae brevis est!

Видимо, там, в подвале, наметанным глазом ему удалось что-то разглядеть, чего не заметил я. Он, как и большинство представителей медицинских профессий, был неисправимым циником.

Виктор вернулся из своего Миневиля бодрым и вдохновлённым. Как я понял, встреча с подругой прошла успешно. Жизнь студенческая постепенно приобретала рутинный характер, лекции чередовались с семинарами и коллоквиумами, времени катастрофически не хватало, прежде всего из-за того, что мы ещё не научились по школьной привычке рационально его распределять. В нашей группе, как и в любой другой, постепенно складывались мини-кружки, завязывались дружбы на основе общих интересов, представлений о жизни, взаимных симпатий, а порой, исходя и из явно меркантильных соображений.

Например, Игорь Гулыга стал усиленно обхаживать умницу и отличника Стаса Сидоренко и его подругу Надю Коровину, очевидно, рассчитывая на их аккуратно ведущиеся конспекты лекций и вообще на помощь этой парочки во время предстоящих экзаменов. Надо заметить, он не ошибся! Стас и Надя осуществляли шефство над Игорем целых два года, пока он не перевёлся на вечернее отделение. Они помогали ему писать курсовые, консультировали по самым сложным предметам, всегда вместе со своим подопечным шли на экзамен, садились рядом и, узнав, что за вопросы у него в билете, незаметно подсовывали бумажку с торопливо набросанными ответами. Я так и не смог понять причины столь трогательной заботы.

После моего самоотверженного поступка на том памятном собрании нашей группы мы крепко сдружились с Виктором Головиным. Этот парень в смысле учебы звезд с неба, как и я, не хватал, но был надёжным и преданным товарищем. Мы за одним столом сидели на лекциях и семинарах, совместно посещали со своими подругами, которыми со временем обзавелись, кинофильмы и эстрадные концерты. Вот только спортивные секции у нас были разные. Как я уже сказал, главным увлечением моего друга, точнее страстью, был бокс. Я же выбрал для себя академическую греблю и бадминтон. Приятно было солнечным деньком где-то в начале лета, пока ещё не отправился на каникулы, мчаться на парной двойке или распашной четвёрке по речной глади, обгоняя и оставляя далеко позади неуклюжие лодки праздной, отдыхающей публики.