– Да вы тут сговорились, оказывается! Молчишь, сука?! Говори, каких ещё сюрпризов ждать!

Сержант, стоя за спиной лейтенанта наблюдал, как голова Одзавы болталась из стороны в сторону.

– А если полковник Рамос узнает? – осторожно спросил он

– Рамос? Узнает! Как пить дать! Узнает и ещё от себя добавит. – рычал Ирмос, не отрываясь от работы. Лицо Одзавы превращалось в одну большую гематому. И только когда после очередного удара он потерял сознанье, лейтенант сделал перерыв: сел на стол, достал свою флягу и осушив до дна, закурил.

– Послушай, а давай его утопим в нашем болоте, а скажем, что сам захлебнулся. При попытке к бегству… а?

Но увидев, что его слова энтузиазма у сержанта не вызывают, Ирмос несколько смягчился:

– Ладно, давай теперь ты с ним поработай.

Сержант оробел.

– Но… я… я не знаю японского…

– А ты что с ним поболтать вознамерился? Может еще ему и чашечку кофе предложишь? Эти выродки только что на наших глазах Йовито зарезали!

Сержант, скованный страхом и нерешительностью, смотрел то на Одзаву, то на лейтенанта.

– Что? Руки замарать боишься? А у нас работа такая: грязная, но благородная. Я поклялся этих тварей изжить. И я, мать их, изживу; всех до единой. Знаешь, как мы на войне поступали с теми обезьянами, кто сотрудничать отказывался?

– Как?

– Угощали их «самурайскими шоколадками»!

– Это как?

– А так! Гранату в пасть засовывали и чеку выдергивали длинной веревкой. Знаешь, как им челюсть выворачивало зубами наружу?!.. И помогало!.. Остальные становились более общительными.

В дверях появились двое людей в штатском, а за ними неспешно вошел широкий человек. Лицо он имел одутловатое, глаза – маленькие и не добрые, а звание – высокое.

– Что тут у вас происходит, лейтенант? – бросил на ходу полковник. – Ты же докладывал у тебя один пленный! А труп откуда и там ещё?

– Совершено нападение на участок. Удалось поймать диверсанта… японца – отрапортовал Акино.

– Понятно, что не индейца. А у этого что с лицом? – полковник Рамос кивнул на приходящего в сознанье Одзаву.

– Видимо, когда шел к нам упал… в смысле падал… с обрыва несколько раз… – ответил сержант.

– Суровый рельеф в наших краях. – согласился Рамос, поглядывая на лейтенанта. – А самураи, смотрю, активизировались. Разгуливают как у себя дома, наших средь бела дня режут прямо в полиции… Ладно хоть эти здесь. Два японца за один день – это уже кое-что. Надо бы им нанести ответный визит вежливости.

После того, как полковник со свитой увезли пленного, Ирмос и Акино вышли на улицу.

– Ничего себе денек! – вздохнул лейтенант, – Зато есть результат! Знать бы наверняка, сколько их еще осталось!

– Как им самим не надоела эта война?

– Плохо ты знаешь японского солдата.

– Почему? Я слышал про кодекс чести и все такое…

– Кодекс чести и все такое… – передразнил Ирмос. – Это не то, что ты думаешь, это то, о чем ты даже и не подозреваешь! Для самурая честь и верность присяге – образ жизни… единственный причем.

На прощание лейтенант сказал:

– Дождись людей из морга, завтра увидимся.

Только оставшись наедине, Акино в полной мере осмыслил как призрачна грань между жизнью и смертью. До этого все воспринималось как сон, как жуткая бредовая фантазия. Но труп японского солдата времен второй мировой посреди полицейского кабинета в глухой филлипинской провинции – это была реальность. Абсурдная реальность. Теперь сержанту стало страшно по-настоящему.

Ночью идти не легко, но у Такэды другого выбора не было. Нужно уходить чтоб пережить облаву. В том, что она непременно будет организована лейтенант не сомневался.

С первыми лучами солнца он вышел к лагерю. Землянка была пуста. Вся провизия ушла вместе с Одзавой. Не осталось ничего, кроме надписи на агитплакате. Под слоганом «Война до победы» карандашом было начертано «моя война закончена». Оставаться здесь было не безопасно. В любой момент, благодаря Одзаве сюда могут прийти американцы. Такэда это понимал, но двигаться дальше в горы не было сил. Была лишь воля…