У меня начался отпуск, времени было навалом, а тут психологичка Валерия Тарасовна, увидев меня на улице, предложила сходить с ней на этот самый конгресс.

– Я падка до таких вещей, – заявила, закатывая глаза, эта тридцатипятилетняя плотоядная женщина, красящаяся под блондинку.

– Но туда, наверно, надо иметь специальное приглашение, – промямлил я, пожав плечами.

– У меня есть одно. Я ведь, кроме всего прочего, интересуюсь парапсихологией, – гордо ответила она, уже не закатывая глаза, а пронзая меня сощуренными глазами, должными у меня рассеять все сомнения насчёт её парапсихологических талантов. – Не беспокойтесь. Со мною вас пропустят.

Я подумал, странно, что она не пригласила своего мужа, но в принципе возражать не стал. Можно было сходить ради новых впечатлений.

Вышеописанный разговор состоялся тридцатого июня, а через день, то есть второго июля, мы утром уже ехали в переполненном автобусе в Бараки, где, собственно, и была основная площадка конгресса. С ночи лил хороший дождь и не собирался заканчиваться. В салоне было влажно, и я поминутно платком стирал с себя пот. Лера же (Валерия Тарасовна на остановке предложила мне называть её просто Лера) от давки и духоты, по виду её бодрого настроения, нисколько не страдала. Мы стояли у бокового заднего окна и держались за поручни. Народ беспардонно натискивал нас друг на друга. При этом я старательно вжимался в борт, но Лера только сильней прижималась ко мне. Она хищно покусывала свои ярко накрашенные губы профессиональной вампирши, и глаза её, цвета лесного омута, в котором отражаются не то умиротворяюще, не то зловеще качающиеся верхи деревьев, чему-то смеялись.

– А ваш муж, знает, куда вы собрались? – решил я задать вопрос с подвохом, смотря в окно, где из-за стекающих капель пейзажи представали мокрыми размытыми акварелями.

– Не-а, – легкомысленно, как подросток, ответила Лера. – Он на днях в Киров уехал к брату.

– Жаль, – сказал я, смеясь. – А то он бы нас подвёз на своём «фольксвагене». – Должность позволяет этому розовощёкому, уверенному в себе человеку зарабатывать на хлеб с икрой.

Лера ничего не ответила. Только улыбнулась и, продолжая покусывать губы, ещё плотней прижалась ко мне довольно крупным бюстом.

Одета она была вызывающе. Несмотря на дождь, плащом она почему-то пренебрегла. Её алый шёлковый батник с расстёгнутыми верхними пуговицами обнажал золотую цепочку и то, чем гордятся определённой фигурацией женщины. Бордовая юбка годе, спускавшееся чуть ниже колен, плотно обтягивала её широкие бёдра. Чёрные лакированные туфли на высоком каблуке изящно выгибали стопу. На плече висела дамская бордовая сумочка, из которой выглядывал на треть зонтик с перламутровым чёрным набалдашником на крепком витом шнурке. Белые крашеные волосы сзади стягивались японской заколкой кандзаси и приподнимались растопыренным задорным хвостом. Пальцы с длинными красными ногтями унизывали несколько колец и аметистовый перстень, чтобы запутанный взгляд не сразу мог отличить обручального кольца. Не понятно всё-таки, куда эта дама собралась? На конгресс доморощенных уфологов или в дорогой ресторан, где её ждёт масса наслаждений, а после и обещание чего-то ещё большего? Я уловил на ней взгляды несколько мужчин разного возраста, в том числе и двенадцатилетнего пацана и семидесятилетнего старца, сидящих на заднем сидении, которые так и глотали слюнки при виде этого деликатеса. Лера была в восторге от такого внимания. Меня, признаться, тоже заразила это массовая истерия по поиску идеала. В такой плотной среде, чреватой физиологической диффузией, коллективное бессознательное сильно, как никогда. Ой, Господи, скорей бы остановка! К счастью, моя молитва была услышана. Наконец, через пару минут списанный контрабандный немецкий автобус встал на нашей остановке. Мы, грубо выплюнутые десятком пассажиров, соскочили на тротуар. Свежий воздух избавил меня от наваждения и морока. Дождь, который не унимался, тоже действовал на меня целительно. Пока я радовался пространству, как вызволенный на свободу замурованный раб, Лера, нахмуренная и недовольная, демонстративно не раскрывала свой зонт, предпочитая мокнуть, коль её кавалер такой невоспитанный. Пришлось срочно раскрыть свой детский тростевой зонт с фотографиями котят. Этот зонт купили сыну, когда он ходил в начальную школу. Теперь ему двенадцать лет, и таскать ему эти кошачьи морды было вроде как бы стрёмно. Когда же мой зонт сломался, я не посчитал зазорным ходить под дождём с таким прикрытием. Это даже отдавало некоторой оригинальностью. Я раскрыл зонт, и Лера мгновенно прильнула ко мне, обдав меня влагой дождя и смешанным запахом духов и лёгкого пота.