– А у нас за громовыми камнями целая философия стояла, – продолжил Василий. – Перекочевав на новое место, эвен первым делом брал висящий на шее камень-оберег в руку, подносил к глазу и осматривал через дырку всё, что было вокруг – деревья, склоны, речку… Считалось, что таким ритуалом можно было оградить стоянку и её ближние окрестности от всякой нечисти… Ну и, конечно, самого хозяина такой талисман защищал от разных напастей, удачу приносил на охоте. Им же лечили людей и оленей. К примеру, если начинало пропадать молоко у женщины или оленихи, – надо было сцедить немного этого молока на землю через дырку в громовом камне… – Вспомнив, что шёл за водой, Василий махнул рукой. – Ладно, заболтался я с тобой, чай вскипятить надо. Потом поговорим…

Костя с Аркадием, поставив сеть и пытаясь чем-то занять время до первой проверки снасти, глядя на меня, тоже невольно заразились поисками и принялись мерить шагами берег. Но, судя по всему, сегодня был не мой вечер – ни мне, ни моим последователям до самых густых сумерек так и не попалось ни одного куриного бога. А вот с рыбой парням повезло – Индигирка подарила несколько небольших омулей, которые были тут же почищены и отправлены в котелок над костром, где быстро превратились в ароматную уху.

Увы, уха тоже оказалась не про меня – боль никак не проходила, и, с трудом выпив полкружки чая, я пошёл устраиваться на ночлег в избушку. Время было, конечно, ещё «детское», но в конце лета ночь на Севере наступает рано, а потому и ребята, немного почаёвничав у костра, тоже потянулись вслед за мной под крышу.

Спальных мест в избушке было два – широкие нары человек на пять, сколоченные от стены до стены в глубине небольшого сруба, и узкая одноместная лежанка справа от входа. Эту-то лежанку я и занял на правах больного, объяснив ребятам, что со своим желудком я, может, буду ворочаться, а то и вставать всю ночь, и не дам спокойно спать другим на общих нарах. А тут, в сторонке, если что, буду сам по себе. Парни, конечно же, ещё раз дружно мне посочувствовали, добавили к моему лечебному арсеналу какие-то таблетки из своих аптечек, но, сморённые долгим днём и хорошим ужином, быстро разложили походные спальники, погасили свет и дружно засопели.

Я лежал, невольно вглядываясь в темноту противоположной стены, и ждал, когда подействуют лекарства, но ноющая боль по-прежнему не уходила и не давала заснуть. Уже порядком измученный этой пыткой, я временами начинал проваливаться в какую-то полудрёму, но очередной спазм опять выталкивал из неё. Сколько времени это продолжалось и сколько мне оставалось терпеть до утра – сказать было трудно – разглядеть что-то на циферблате часов было невозможно, а зажигать фонарик я не хотел, чтобы не ломать сон другим.

Но вот над рекой медленно всплыла из-за гор огромная яркая луна, и её холодный свет, вливаясь в избушку через небольшое оконце над лежанкой, рассеял тьму в нашем пристанище, наполнив замкнутое пространство передо мной едва ощутимым голубым мерцанием. Я подтянул руку с часами к самым глазам и хоть не сразу, но разглядел обе стрелки, слегка перевалившие за цифру 12. Выходит, ночь только-только начиналась. Я вздохнул, повернулся на бок, подтянул к самой груди колени, зажимая ноющий желудок, и смежил веки, в очередной раз сделав попытку победить сном надоевшую боль. И опять ничего не вышло – резкий спазм заставил меня дёрнуться и открыть глаза.

Почти в этот же момент дверь нашей избушки вдруг неслышно распахнулась, и на её пороге, заставив меня онеметь и застыть от неожиданности, появился какой-то неведомый старец. Его светлое длиннополое одеяние и рассыпанные по плечам длинные волнистые волосы, перехваченные на лбу кожаным ремешком, отливали бело-голубым лунным светом. На фоне мерцающей благородной седины изрезанное морщинами лицо старца с узкими прорезями азиатских глаз казалось неестественно тёмным, каким-то густо-коричневым, но при этом оно не пугало, а излучало какую-то мудрость и доброту, постепенно меня успокаивающую. Дождавшись, пока я приду в себя, он спросил то ли на русском, то ли на каком-то другом языке, который я прекрасно понимал: