Здесь вечера другие. Не такие яркие. И небо, как будто, серее, тусклее, а звёзды кажутся недоступнее. Но после душного клуба ветер, напитанный разогретым асфальтом, сдобренный ванилью из пекарен с открытыми верандами, орошённый влажностью с реки, игриво путается в волосах и соблазняет на прогулку.

Отмахиваюсь от таксиста, резво выскакивающего из машины и открывающего дверь, принюхиваюсь к потоку воздуха, выбирая направление, и ныряю во двор, через который можно выйти на набережную. Пара поворотов, метров пятьсот неспешным шагом, и передо мной бликует палитра закатных красок, живыми мазками разбросанная по воде.

Облокачиваюсь на парапет, любуюсь буйством красок и почему-то хочется закурить, хотя никогда этим не увлекалась. Так, попробовала разок, чтобы не отставать от девчонок из класса. Помню, мутило меня тогда до ужина и вырвало после гречки с молоком. Вывод был сделан однозначный — больше никаких сигарет. И гречка в соитие с молоком ушла из меню навечно.

Я ловлю свой дзен, растекаюсь по поверхности течения и как будто уплываю от суеты города. Мимо проносятся автомобили, лениво прогуливается народ, перед глазами мелькают борта речных трамвайчиков, чайки с голодным криком бросаются вниз. Где-то в сумке пиликает телефон, но мне не хочется возвращаться обратно. Я как та чайка, ударившаяся об воду и свободно взметнувшаяся ввысь.

Резкий, мужской смех сдёргивает с высоты и болезненно приземляет на землю. Слишком близко, слишком громко, словно над ухом, и от этого сердце бьётся в испуге о рёбра. Мой дзен и невесомая умиротворённость с треском плюхаются под ноги и с бульканьем идут на илистое дно.

— Такая красивая девушка и скучает в одиночестве, — врезается в меня банальный подкат, и я собираюсь его проигнорировать, но внедрившаяся в моё пространство рука, уверенно расположившаяся на гранитном уступе, привлекает внимание.

Крупная ладонь с выпуклыми венами, тронутая золотистым, не московским загаром, с тонкой вязью иероглифов по запястью, частично прикрытой кожаной плетёнкой с красными и зелёными фенечками. Чистая, мужская сила, фонящая звериной хищность. У дяди Паши, работающего лесничем и любящего охоту, были такие же руки.

Поворачиваю голову на звук и пропадаю. Что там пишут в женских романах? Увидела, утонула, забыла, как дышать… Ерунда. Мир враз становится ярче, стоит погрузиться в зелень глаз, сердце захлёбывается от объёма крови, впрыснутого в него, небо и звёзды становятся доступнее и теряют своё неземное превосходство, уступая роль центра вселенной ему.

Тёмная, удлинённая чёлка небрежно свисает на лоб, густые брови выстроились в ровный разлёт, острые скулы и пухлые губы довершают образ ловеласа, а ямочки на щеках от улыбки способны свести с ума любую женщину. Вот и я, кажется, стремительно теряю разум и растекаюсь по парапету.

— Клим, — представляется и протягивает мне руку.

3. Глава 3

Клим

— Фрося, — протягивает девчонка в ответ тонкую кисть и краснеет как маков цвет.

Изначально я на спор собираюсь закадрить одинокую девицу с каштановыми волосами, разлетающимися по ветру, а стоит ей повернуться, распахнуть большие глаза необычного, янтарного цвета как у кошки, взмахнуть густыми, длинными ресницами, приоткрыть охуенный, рабочий ротик и выдохнуть своё нелепое или выдуманное имя, как все планы на вечер резко меняются.

Сегодня мы удачно обкатали новую программу, с которой долбались последние полгода, и собирались отметить в слюни завершённый проект и грядущую премию. Мы — это наш отдел информационной безопасности в крупной, энергетической компании.

Тоха — хакер с пелёнок, взломавший сеть известной организации, учась ещё в седьмом классе. Тощий, длинный, с лысым черепом, в пирсингах и в туннелях, но у этой жерди настолько подвешенный язык с изученными дворянскими обращениями, что тёлочки любой масти текут от него.