Самым унизительным было то, что я ощущала на себе его слюну, что вылетала из его рта при каждом слове.

– Ты поняла меня?! – вцепившись в меня двумя руками, старик поднял меня и хорошенько встряхнул.

Цветных пятен перед глазами прибавилось. Отчего-то посреди овального золотого и круглого красного пятна задребезжало фиолетово-серебристое очертание мужского силуэта.

– Что здесь происходит? – голос был тих, но звучал обманчиво спокойно.

Я мигом мать вспомнила. Уж что моя мамочка любила, так это доводить меня до сердечного приступа! Узнав о моих оплошностях или плохих отметках, она так же спокойно спрашивала, как дела в школе, интересовалась около-бедовой темой, а, услышав моё враньё, гоняла меня веткой малины по всему двору! И следа не оставалось от её показного спокойствия!

– Г-господин старший инквизитор? – уродливые толстые пальцы на моём плаще разжались. Старик дёрнулся, вздрогнул и судорожно оглянулся. – Неповиновение вл… – он запнулся, шумно хватая ртом воздух. – Неповиновение представителю власти. Никак не удаётся начать допрос!

Скотина какая, ты смотри.

Кто тебе лицензию выдал, а? Кто разрешение на работу законника или дознавателя дал?

Мерзкий и гадкий старикашка!

«Я сейчас проморгаюсь, зрение в норму придёт, и я всё скажу! Я такое скажу…» – собираясь с силами, я пучила глаза, часто моргала, водила гудящей головой по сторонам и настраивала себя на боевой лад.

Но вдруг, стоило опустить глаза вниз, я все мысли из головы растеряла. У меня даже сердце биться перестало и слух отрубился.

У моих ног валялся тот самый свиток! Протокол задержания, должно быть, выронило это ничтожество, когда позволил себе распускать руки или когда тряс меня.

Сердце ударилось о рёбра и снова затихло. Испарина выступила на лбу.

Это мой шанс. Мой единственный шанс!

Не давая себе времени на раздумья, я плашмя свалилась с койки и вцепилась в свиток руками, оттяпав зубами от него большой кусок.

Пальцы кромсали и сминали толстую бумагу, – отвратительную на вкус, кстати, – а кандалы звенели от вторящих моим движениям цепей.

Я жевала с такой скоростью и таким отчаянием, что не могла даже на мгновение отвлечься. С моим невезением, что недавно прочно рядом со мной обосновалось, вполне могло выйти так, что несъеденной останется самая страшная часть протокола и её смогут пришить к моему делу! Нельзя было позволить себе и секунды передышки!

– Приятного аппетита. – тот же ровный и спокойный голос взорвал, казалось бы, всё окружающее меня пространство.

Поперёк глотки встал ком непроталкиваемой, размокшей от слюны и сбившейся бумаги.

Ох, ма-а-ать, и половины ещё не проглотила! Это же надо было столько всего запротоколировать?

Старший инквизитор приблизился. Его тяжёлые сапоги оказались на уровне моих глаз. Я несколько раз моргнула, скомкала оставшийся протокол и без стеснения, с набитым ртом спросила:

– От-тьеёте?

– Кхм… Что? – в уже привычном размеренном тоне мне почудились искорки веселья.

– Кх! Кх-кх! – проглотив проклятый ком, я поднесла ко рту финальную порцию и переспросила: – Отберёте?

Мужчина присел и заглянул в моё лицо, как мне показалось:

– Зачем? На память не жалуюсь. Мне этот протокол ни к чему.

Я не видела, даже не задумывалась, куда подевался надзиратель с факелом, но остро чувствовала испытывающий и пронизывающий взгляд.

Ну-у, отступать не в моих правилах. Кто же на чужбине словам незнакомцев верит?

Протокол пришлось доедать, упрямо разглядывая нависшую надо мной тень человека.

– Подавишься. – констатировал капитан-очевидность.

Внезапно он подался вперёд, коснулся моих рук, и я услышала два оглушающих щелчка. Цепи звякнули. Я была… свободна?