– Гвен? – спросил Кипплер.

Девушка с блондинистой стрижкой наконец-то получила имя. Она чуть склонилась вперед, к Олли, и ответила:

– Уверенность.

Олли заерзал на месте, а она продолжила:

– Я хочу чувствовать себя в безопасности, полагаю. Особенно в отношениях.

Воздух в комнате после ее слов словно потяжелел.

– А что насчет вас, Мастерс? Каковы ваши нужды?

Я аж вперед подалась. Я была уверена, что Олли ответит «значимость». С моего приезда девушки оказывали ему больше внимания, чем я получала от Джейка. Он выглядел как человек, который живет ради внимания, которому необходимо, чтобы его желали. Ничем не отличающийся от других.

– Сложно сказать, Кипп. Из всех вариантов я бы назвал любовь, но это ведь не то чтобы эмоция.

Погодите. Что?

– В каком смысле? – спросил доктор Кипплер.

– Эмоции могут меняться – из одной крайности в другую. И зависят от условий. Но любовь… – Он слегка покачал головой. – Любовь никогда не меняется. Она переживает все остальные эмоции. И если она исчезает, то на самом деле никогда и не была любовью.

Олли вздохнул и добавил:

– Любовь – это неизменность, Кипп. Константа. Не эмоция.

Я приподняла брови и принялась дырявить взглядом его затылок.

Доктор Кипплер провел рукой по подбородку, задумавшись.

– С учетом всего вышесказанного, каким же другим словом вы бы назвали любовь, если не эмоцией?

Олли усмехнулся.

– Вы мне скажите.

Класс снова затих, а потом доктор Кипплер осмотрелся.

– А вы что скажете, Джетт? Какая эмоция самая важная для вас?

Я чуть склонила голову в сторону Кипплера, раз уж все его внимание вновь сосредоточилось на мне.

– Разнообразие, – выдохнула я, не особо задумываясь над ответом.

– Объясните подробнее?

– Нет.

Доктор Кипплер кивнул в знак уважения к моей честности и повернулся к классу.

– Для тех, кто еще не знаком с разнообразием: это мотивация к поиску перемен или вызова вне привычной рутины. Мастерс не хочет еще как-то изменить пирамиду Маслоу? – Кипплер ухмыльнулся, посмотрев на Олли, тот покачал головой, и по классу разнеслись смешки. – Что ж. Ваши ответы на мой вопрос помогут понять причину того, почему вы вообще здесь оказались.

Кипплер сложил перед собой руки и засиял, будто бы гордился своим внезапным открытием.

После уроков я зашла в офис доктора Конуэй. Комната была размером с мою, и в окна лился яркий солнечный свет. У стены стояло кожаное кресло, напротив него – заваленный бумагами стол. Синие стены были увешаны плакатами с позитивными цитатами.

Доктор Конуэй повернулась и одарила меня улыбкой.

– Мия, очень приятно наконец с тобой познакомиться! – Она поднялась и протянула мне руку. – Прошу, присаживайся.

Стоило ей только открыть свой рот, как я тут же поняла, что доктор Конуэй – американка. Акцент у нее был бостонский. Густые черные волосы обрамляли лицо и ниспадали на плечи.

– Как тебе дорога?

– Долгая. – Я опустилась в кресло и осмотрела комнату, а потом задержалась на постере с котенком и надписью: «Сегодня я не буду тревожиться из-за вещей, которые не могу контролировать».

Интересно, а котенок-то из-за чего должен тревожиться?

Справа от меня стоял книжный шкаф, заполненный романами, о которых я никогда не слышала, и целой коллекцией книг по самопомощи.

– Да, я тоже не особо скучаю по самолетам… – Доктор Конуэй вздохнула.

– Вы из Бостона?

– И родилась, и выросла. Приехала в Британию в творческий отпуск. В планах моих не было отыскать здесь любовь всей моей жизни, но… – Она вскинула руки. – Всякое случается!

Я отключилась сразу после того, как она упомянула творческий отпуск, но продолжала с интересом кивать. Я вспомнила, как мама рассказывала о том, что приезжала сюда во время своего отпуска. Видимо, Англия манила множество зарубежных студентов.