Этот скучный и каверзный доселе предмет стал для Танюхи необычайно интересным. Она не отрывала глаз от говорящих рук учительницы, слушала её голос и всё, абсолютно всё понимала. Завидев издали ладную, подтянутую фигурку Аллы Сергеевны, её голову с непослушными кудрями, Таня мгновенно проникалась радостным чувством. И в классе, уловив внимательный, чуть ироничный взгляд учительницы, посылала свой, ответный, полный обожания.

С бьющимся сердцем ожидала она начала урока. Но физики было всего две пары в неделю! И эти два дня – понедельник и четверг – стали для Таськи праздничными. Ещё с вечера начиналось неровно биться сердце, а домашнее задание, давно и тщательно выполненное, критически пересматривалось, порой дополнялось решением лишней задачи. Чтобы Алла Сергеевна заметила, чтобы не только отметку поставила, но и написала что-нибудь в её тетрадь. Лично ей, Танюхе, написала.

Алла Сергеевна и так выделяла Таню Фомичёву перед классом. В конце первой четверти она была уже круглой отличницей по физике, а чтобы держать баланс, подтянула и остальное. Об этой физике Танька могла говорить часами, объяснять её законы одноклассникам и даже отцу с матерью, которые слушали вполуха, но дочерью гордились.

И никому не могло прийти в голову, что физика тут ни при чём. Танюха поначалу тоже думала, что ей просто нравится сам предмет, потому и учительница физики нравится. И только после одного случая она всё про себя поняла.

Это произошло в начале весны. Алла Сергеевна заболела, а тут 8 марта, надо учителей поздравлять. «Пойдём к ней домой», – заявила Танька, – и после этих слов у неё что-то подступило к горлу, что-то похожее на слёзы. Она быстро сглотнула и уверенно отчеканила: «С Бирулей сходим, всем не надо толпиться».

Бируля, Герман Бирюлёв, – мелкий, тщедушный паренёк, в общении слегка заторможенный, при этом круглый отличник, идущий на золотую медаль. Он должен вручить большую коробку шоколадных конфет, а Таня – букет гвоздик.

Она впервые шла к учительнице домой, а когда поднимались на третий этаж, почувствовала противную дрожь в коленках. Дверь открыл мальчик лет шести, а из комнаты уже раздавался знакомый голос: «Коля, кто там?». Голос был чуть хрипловатый, домашний, и от этого нового звучания по телу прошла волна жара, и Таня чуть не выронила цветы.

Это уже потом, позже, она как бы со стороны разглядывала и себя, рванувшую в комнату, на ходу скидывая резиновые сапоги, и Аллу Сергеевну, сидящую в кресле у окна с обмотанным горлом, и застывшего в дверях Бирулю, чинно держащего коробку, как поднос. И слегка испуганный возглас Коли: «Мама же болеет, чего вы!».

Вот именно: чего это она бросилась на колени и, прикрываясь букетом, как щитом, взахлёб твердила: «Дорогая, милая, любимая Алла… поздравляем… вас!». И ткнувшись в махровую мягкость её халата, ощутила сложный запах, которому ещё долго будет не суждено выветриться из ноздрей…

До самого лета всё было хорошо. Да что там хорошо – было счастье!

Таня делала вид, что её любовь к Алле Сергеевне ничем не отличается от любви к матери или к старшей сестре Рите. Смущала лишь сила и неудержимость этого чувства. И ещё тот факт, что они с Аллой Сергеевной редко видятся. Вот если бы Таня жила в Каменце, то могла бы ходить к учительнице в гости, помогать ей, с Колькой её подружиться. А так приходилось бежать после уроков на остановку, где уже заполненный пассажирами автобус поджидал ольховских.

Можно, конечно, было не бежать, три километра – не бог весть какое расстояние, но Валька-ябеда всё матери расскажет, она-то сразу прочухала, что к чему. Странно, что ещё не рассказала. А мать… об этом лучше и не думать. Она лишь посмеётся, но потом будет вечно подкалывать. Такая у них маманя – насмешница. Ей только на язык попади, заест живьём.