Между прочим, говорят, что постельные клопы упоминаются в древнегреческих источниках с IV века до нашей эры. О них рассуждал великий философ Аристотель, а Плиний уверял, что клопов можно использовать при нейтрализации змеиных укусов. Да что там! В XVIII веке Жан-Этьен Геттар, одно время бывший личным врачом Людовика де Бурбона, герцога Орлеанского, на полном серьёзе рекомендовал использовать клопов для лечения истерии.

В XVI веке завоеватели Нового Света завезли клопов в Америку, а в 60-е годы XIX века, с приходом в Туркестан русских войск, постельный клоп по-хозяйски обосновался и в Средней Азии.

Так что роль клопа во всемирной истории пока ещё ждёт своих исследователей, и, возможно, мой опыт общения с ними будет учтён пытливой мыслью серьёзной науки.

Возвращаясь к своей истории, подчеркну – не было во всём Тамбове роднее мне людей, чем семья Шавловых, в первые же дни моего появления на свет ставших моими «кровниками». Слово это различается у русских и кавказцев. У нас оно значит – родственник, брат.

Важно сказать, что, когда отец и мама приехали в Тамбов, у Шавловых уже имелся первенец, сын Володя, с рождения разбитый церебральным параличом. Володя был старше меня на год, и всю жизнь свою (до сорока с лишним лет) он прожил фактически на руках несчастных родителей – и в инвалидной коляске.

Его мама – все звали её Шурочкой – познакомилась с Шавловым и моим отцом на фронте. Она, миниатюрная, как статуэтка балерины, была отважным санинструктором и вытащила из-под пуль и снарядов не одного только своего подраненного Николая Шавлова, а очень много молодых парней и мужиков, гораздо тяжелее и больше себя. У неё и боевых наград было погуще, чем у Николая Фёдоровича!

И вот она родила мальчика с жестоким недугом. Почему же судьба не поскупилась для неё и на это испытание?! В чём был тут замысел у этой судьбы?!

Такими неразрешимыми вопросами я задавался всякий раз, когда видел Вову Шавлова в коляске, с выкрученными в стороны суставами рук и ног, с падающей головой и судорожной попыткой хотя бы в мычании что-то мне сказать. И всякий раз я поражался весёлой радости, с какой он смотрел в мои глаза! Будто меня и ждал все дни и годы, что мы не виделись. И я каждый раз с замиранием сердца подозревал, что там, внутри себя – он всё понимает, а душою ясен и здоров!

Одно из самых сокровенных воспоминаний детства – поездки в гости к Шавловым и те незабываемые мгновения, когда бросались ко мне навстречу бабушка и Шурочка, вперегонки, мимо моих родителей, как к самому драгоценному гостю, горячо загребая в многорукое объятие.

Помню их глаза того же цвета, что выцветшее небо, совсем близко. Они загораживали всё и отгораживали от чего-то. Я ощущал это своим детским сердцем, потому что в глазах их была такая любовь, словно и не они на меня тогда смотрели, а через них смотрел Господь.

Что скажешь сейчас, когда их давным-давно нет на свете, а я всё помню и помню выражение их глаз? Кто поверит, что необычайное чувство их к чужому ребёнку – спасало меня не раз в тяжкие времена жизни, что я хватался за них, бабушку и Шурочку, как за соломинку, и эта невесомая в материальном, грубом мире сила – чудом удерживала мою голову «над водой»! Не давала захлебнуться.

Разве не великие человеки – эти женщины? Легко ли им было наблюдать исковерканное собственное дитя рядом со мной? И ни разу, никому не дать почувствовать неловкость от неизбежного сравнения – ни самому Вове, ни моим родителям, ни мне. Ни единым облачком не омрачив наших свиданий!

Вот и думай, для чего судьба расставляет горькие чаши на пути людей, которым и так хватает испытаний? Взять ту же Шурочку: сколько она хлебнула горюшка на фронте, вырывая из крови и грязи чужие жизни?