Не знаю, долго ли мы гуляли, но, когда подошли к её дому, было далеко за полночь. Она жила в старинном пятиэтажном доме. Улица, на которой был этот дом, тоже была старинной. И деревья, и сквер, и лавочки старинные. И, казалось, живут тут одни старички и старушки. Старые милые ведьмочки и сгорбленные, ворчливые, но добрые колдуны. Здесь никогда никто не дрался, не орал пьяными глотками, не рыл траншей и не бросал палочки из-под эскимо на тротуар. И всё потому, что здесь жила Она!

Мы поднялись на третий этаж и стояли, обнявшись, в полумраке подъезда, у дверей её квартиры. Я ощущал дрожание её колен, спазмы живота, тепло груди. Видел устремлённые на меня, полные ожидания глаза, полураскрытые тёмные губы. Дотрагивался до них губами и мне было страшно и больно. Страшно через минуту отпустить её. Вот так, просто, отпустить и снова остаться одному, как-будто и не было ничего. Но что же делать? Я даже не знаю, кто у неё дома. Неужели, конец у этой сказки такой грустный и скупой! Ведь завтра уже ничего не будет. Через несколько часов уже ничего не будет. И больше никогда! Такое не повторяется! Когда-нибудь, может быть, будет другая сказка, но я не хотел уходить из этой. В ней было так хорошо и ласково.

Я только сильнее прижимал эти, ставшие такими желанными плечи, дотрагивался губами до лица, волос. Не отрывал от неё глаз, а про себя колдовал и молился. Умолял всех ангелов и святых подряд, чтобы только этот миг не кончался. Вдруг, она взяла ладонями моё лицо. Я замер. Отстранилась и посмотрела глазами, в которых колотилась такая безумная страсть, что… Что я вспыхнул, как факел. Никогда больше не зажигали меня такие взгляды. А, может, таких больше и не было. Или, просто, от этого я сгорел дотла. Она застонала и, впившись пальцами мне в плечи, до боли укусила в губы. Не знаю, как я пережил этот взрыв. Мне было и больно, и страшно, но так хорошо и приятно…

И вдруг всё кончилось. Она с усилием, резко отстранилась и оттолкнула меня. Как была взлохмаченная, алая, с закрытыми глазами, прижалась спиной к стене и стало слышно, как тяжело, со всхлипом, она дышит. Я стоял в растерянности, не зная что делать. Оставить её и уйти я уже не мог. Молчание продолжалось с минуту.

– Ну, подожди! – Вдруг с какой-то отчаянной решимостью и даже угрозой, сказала она, как будто обращаясь к кому-то другому. Достала из сумочки ключ, открыла двери и исчезла внутри, не включая свет и, оставив дверь открытой. Ещё вечность я простоял, открыв рот и не веря, что всё решилось. Бал продолжается! «Ну, что же ты меня столько мучила?!» – Чуть не заплакал я, сделал реверанс и тихонько закрыл за собой дверь. Во мне всё пело. Только бы не выйти случайно на балкон, а то улечу от радости. Стой, счастье! Щелкнул английский замок.

В темноте коридора кто-то, совсем маленький, легко-легко, как дуновение ветерка, ощупал меня и, пробормотав радостно: «Наконец-то! Входи скорее!» – ухватил за штанину и потащил в квартиру. Дотянул до входа в комнату и растаял во мраке.

Если бы меня долго водили по длинным анфиладам комнат, залов и коридоров, а потом, вдруг, впервые, неожиданно, привели сюда, я безошибочно узнал бы, что здесь живет именно Она. Просто, тут не мог жить никто другой. Квартира была наполнена ею. Даже домовой у входа пахнул её духами. Мебели почти не было, во всяком случае в темноте она терялась. А высота потолков, вообще, делала её незаметной. Зато разноцветные, на весь пол, ковры неимоверной толщины, придавали интерьеру восточный колорит. Небольшой белый керамический фонтанчик у окна ещё более усугублял это впечатление. В высокие, на всю стену, окна заглядывали звёзды и отражались в стеклах таких же огромных картин. Тут был даже старинный, как и всё остальное, камин и на его мраморном столе стояли бронзовые статуэтки каких-то, кажущихся в темноте неземными, зверей. Фигурки обнажённых девушек и тяжелый подсвечник на семь свечей. В глубине комнаты прятались ещё несколько дверей, ведущих в неизвестность.