– Суть дела в том, как именно он творит, – не унималась Белинда. – Его сочинения находятся в полном отрыве от реального мира, и, когда пишет, мне кажется, он сам не принадлежит больше этому миру. Он все делает словно во сне. Но стоит дойти до просмотра написанного, и он возвращается в нормальное состояние. Наступает период критического и трезвого контроля над своим словом. И именно таким положением вещей пользуется таинственный злоумышленник. Отец читает перепечатанную начисто копию и с удивлением замечает неожиданные отклонения в тексте то здесь, то там. Не отложившиеся в памяти отклонения – так он думает поначалу, нечто, написанное под влиянием творческого самозабвения. И лишь постепенно, сталкиваясь с этим явлением все чаще, он начинает понимать: происходит что-то странное. Какое-то время он предпочитает помалкивать об этом. Как раз потому, что долго ни с кем не делился, он и воспринял вторжение в свой мир так остро. Да, и еще непостижимым образом из-за этого доктора Герберта Чоуна. А сегодня я снова увидела Чоуна в нашем доме. Если Тимми может притащить в Раст-Холл кого-то, совершенно сейчас здесь не нужного, то непременно притащит.

Тимми нервно захихикал. Уинтер, которому в ее словах померещилась и насмешка над собой, невольно отступил в полумрак комнаты, где освещенным оставался преимущественно игровой стол, и споткнулся о неведомое препятствие. Изучив его, он обнаружил, что это пара неестественно длинных мужских ног, вытянутых сидевшим на диване человеком. На мгновение все пришли в замешательство, но потом кто-то догадался включить дополнительный источник света.

– О, господи! – с явным облегчением воскликнула Белинда. – Это всего лишь ты, Руперт!

– Верно. Всего лишь я, – суховато отозвался мужчина, незаметно проникший в комнату. – Так что, пожалуйста, не прерывайте своего столь интересного разговора. – Впрочем, – тут же поправился долговязый джентльмен по имени Руперт, – вам лучше не продолжать своей беседы, а послушать меня. Длительное знакомство с обитателями этого дома дает мне основание предполагать, что вы говорили, говорили и говорили, не владея всеми фактами. Между тем открылись новые обстоятельства. Пока вы тут вели увлекательный разговор, случилось еще кое-что.

– Если ты о том, что снова донеслись звуки кларнета…

– Нет, не об этом.

Хольм отвлекся от бильярда, и Тимми тоже отставил кий в сторону. Уинтер с любопытством разглядывал еще одного представителя семейства Элиотов. Примерный ровесник мистера Элиота, Руперт выглядел значительно старше. Его необычайно высокий рост и длина конечностей выглядели бы весьма внушительно, но он словно намеренно стремился скрыть их, принизиться, показаться меньше, чем был на самом деле. Уверенность в себе и компетентность предательски подрывали глаза, в которых запечатлелось слишком многое из прожитого. В них читались не свобода и беспристрастность ученого, не широта взгляда на минувшие годы и приобретенный опыт, а мелочное прошлое человека, познавшего немало лишений и разочарований, упущенных возможностей, непоправимых и тем более горьких. С несвойственной ему обычно проницательностью Уинтер понял, что мужчина, с иронией сказавший: «Это всего лишь я, Руперт», – принадлежал к типу вечных, почти профессиональных неудачников, когда-то массово иммигрировавших куда-нибудь в Канаду, надеясь переломить судьбу.

– Проблема заключается в том, – тем не менее почти презрительно говорил Руперт, – что все вы относитесь к людям с литературным складом ума. Вы ни о чем не можете долго размышлять, чтобы в какой-то момент не отойти в сторону и не полюбоваться, насколько интересно в конкретной ситуации выглядите. В то время как я всегда оставался человеком дела и смотрю в самую суть вещей, ни на что не отвлекаясь. Но сначала, поскольку ваше собрание выглядит скорее конфиденциальным семейным совещанием, лучше представить друг другу людей, прежде не встречавшихся.