«Видимо, ни один из членов этой семьи, – подумал Уинтер, – не в силах избежать соблазна прибегнуть к драматической фигуре речи». Дети, как и отец, мыслили метафорически, сами не сознавая этого.

– Оживать? – переспросил он тихо.

– Ну, допустим, это преувеличение. Просто кто-то начал изымать листы из чистовых экземпляров, подменяя их слегка измененными собственными версиями.

– Его или ее версиями, – уточнил Тимми. – Этот вопрос пока остается открытым.

– Если мы хотим быть безукоризненно точными, – подала вдруг голос Патришия, – то следует отметить, что Белинда уже отклонилась от фактов как таковых и, в моем представлении, излагает сейчас их рациональную интерпретацию. И действительно, – добавила она после некоторого колебания, – рациональное объяснение может быть только одно. Но на самом-то деле все, что мы имеем, это впечатление, сложившееся у мистера Элиота и его секретаря: взятое ими из буфета не до конца соответствует туда положенному. Однако если вы считаете, что у происходящего есть непременно единственное и обязательно рациональное объяснение, то, к примеру, миссис Моул может с вами не согласиться. Поговорите с ней.

– Должен признаться, что именно это я уже сделал, – сказал Уинтер, отведя взгляд в сторону. Мисс Эплби всерьез его заинтересовала.

– Вот только боюсь, – продолжила Белинда, уже не пытаясь говорить с напускным спокойствием, – я всегда последовательна именно в своей рациональности. Как и папа, если вдуматься.

– Ему и положено быть таким, – вставил Хольм, – если он поклонник Поупа. Мне тоже нравятся его стихи. Но им порой не хватает некой мистической недосказанности.

– Не перебивайте и дайте мне закончить мысль! – взвилась Белинда. – Итак, кто-то затеял манипуляции с машинописными страницами в буфете. Причем поначалу с величайшей осторожностью. А это многое говорит о целях таких манипуляций, если основательно все взвесить. Некто поставил перед собой задачу не просто мило подшутить или создать потешную суматоху, а серьезно подорвать ход нормальной работы. Если бы наш таинственный незнакомец сразу внес значительные изменения в написанное отцом, это немедленно было бы выявлено и оказалось бы лишь не слишком умным розыгрышем. Но все делалось так, что на протяжении некоторого времени папа ничего не замечал. Ведь если вы внимательно приглядитесь к нам со стороны, – Белинда вновь обратилась к Уинтеру, – то мы должны вам показаться сборищем совершенно беспомощных людей. Происходят странные вещи. Как эти шумы, которые мы недавно слышали. Они нас волнуют, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы выяснить суть происходящего. Проверить, например, где находится источник звуков. Не знаю, бросилось ли вам это в глаза, но даже отец не может выработать в себе четкого отношения ко всему. Он уходит от проблем, устраняется от их решения.

– Ну, не во всем он ведет себя подобным образом, – сказала Патришия.

– Вероятно, ты права. Но он даже не может до конца занять определенную позицию в отношении собственного творчества. А это было бы сейчас очень важно. Создается впечатление, что оно причиняет отцу неудобства, порой словно смущает. Но при этом нельзя сказать, что ему стыдно за своего Паука. Наоборот, нередко можно заметить, насколько он горд тем, что создал подобный образ. Хотя странно, что он вышел именно из-под его пера. Всмотритесь в папу, разберитесь в его вкусах, пристрастиях – и поймете, насколько для него это необычное и уникальное достижение.

– Но при этом возникнет неизбежный вопрос, – раздался чей-то голос, – откуда вообще взялась идея Паука?

– Из каких-то потаенных мест, где он прятался, пока не выполз наружу, – пробормотал Хольм, явно все еще не расставшийся с мыслями об английских поэтах. – «Из глубины времен, из толщ веков».