Макар пожал плечами:

– Прокопий, всё и так им бы досталось.

– Не уверен. Ты видел моего родственничка, Артемия. Хотел бы, чтоб он здесь хозяйничал?

– Пожалуй, нет.

– Вот и я тоже. Мои последние дни пройдут в кругу моей семьи, моих потомков. Они не успеют привязаться ко мне, а вы не увидите меня прахом. Не сиди с такой кислой физиономией. Порадуйся за старика.

– Я порадуюсь, дед. Привыкну к этой мысли и порадуюсь. Обидно, что ты думал, будто мы не способны понять значения семьи для тебя.

Прокопий отвел взгляд в сторону.

– Спасибо, что ты был у нас. Когда отъезд?

– Лукас сейчас подъедет и скажет. У меня просьба к тебе.

– Какая?

– Отвези его к Афине.

Дорога к скальному мысу, где Прокопий развеял прах своей дорогой супруги, где когда-то утонул их младший сын, заняла полчаса. Подвижный, непоседливый Лукас успел показать фотографии всей своей семьи: я-то метис, а жена моя гречанка, и сын старший, смотри, копия Прокопий. У парня были синие, глубоко посаженные глаза, высокий лоб, широкие брови, массивная переносица, крупный рот – вполне можно было представить, что в молодости Прокопий был таким же красавчиком. С не меньшей гордостью Лукас продемонстрировал фотографию своего бара на пляже Сан-Диего и проката для серфингистов. Приезжайте в гости – всех поставим на доску! Снимки дома во всех ракурсах, небольшого, но симпатичного. Вот это окно, смотри, вот, справа – здесь комната деда будет…

Козырек скалы, нависающий над морем, на котором они с Прокопием когда-то сидели и разговаривали о дорогом и болючем, частично обрушился. Макара пробрало мелкой дрожью. Из трещин разлома торчали сухие корни кустарника. Гнездо сердитых птичек унесло ветром.

– В общем, это здесь. – Макар указал на оборванную каменистую тропку. – Не будем подходить близко. Может быть опасно.

Они отошли немного в сторону, к более пологому и низкому участку. Постояли, посмотрели на воду, помолчали. Море было всё таким же – прозрачной зелени, с длинными густыми прядями светлых водорослей. Оно тяжело ворочалось под высоким берегом.

– Океан совсем другой, – прокомментировал увиденное Лукас.

– На то он и океан. Послушай, я тебя совсем не знаю… без обид. Если всё дело в деньгах, забирай и проваливай. Деда оставь в покое. Нам Прокопий как родной – в обиду не дадим.

– Да, ты меня не знаешь. А про тебя я давно слышу много хорошего и просто отвечу: спасибо, но и нам он родной. Родной без «как».

– Где же вы были всё это время?

– Отец умер…

– Соболезную.

– Он умер, я стал разбирать его вещи – нашел записную книжку и начал звонить по всем номерам. Дед у него был записан под одной буквой. Тема греческих родственников у нас в семье была табуирована. Обида, ревность, ненависть – ядреная смесь, в которую не хотелось без нужды погружаться. Мне всегда были интересны наши корни. Понять, что это за люди, как так вышло. Отец-то не очень хорошим человеком был. Думаю, в нем причина. А дед классный.

– Классный.

Макар вернется домой разбитым, выжатым как лимон.

– Ты не заболел? – встревожится Лариса. Коснется его лба тыльной стороной ладони. – Пообедаешь?

– Нет, милая. Пойду полежу.

– Как Прокопий?

– Прокопий уезжает и оставляет нам свой немеркнущий свет, как далекая звезда.

– Не говорил он так.

– Это моя вольная интерпретация. Прощание с дедом предлагаю провести перед паромом на Большую землю.

– Фу, как некрасиво ты сказал. А внук этот его – настоящий. Я со Стешей разговаривала.

– Я видел фото правнука Прокопия, и это лучшее свидетельство правды. Чао, дорогие.

Машка посмотрит вслед его удаляющейся печальной спине и спросит у Ларисы:

– Чего это он такой?