Для меня этот путь к эмоциональной доступности был непростым. Воспитанный в семье, где мужчинам полагалось быть сдержанными и «разумными», я долгое время испытывал дискомфорт, выражая свои эмоции даже в кругу близких. Я помню, как однажды, читая сыну книгу перед сном – историю о потерявшемся и нашедшем своих родителей медвежонке – я неожиданно почувствовал ком в горле и слёзы на глазах. Мой первый импульс был скрыть эти эмоции, сделать вид, что всё в порядке. Но в тот момент я решил поступить иначе.

«Знаешь, – сказал я сыну, – эта история меня растрогала. Иногда, когда мне грустно или я очень рад, я плачу. И это нормально».

Реакция сына была для меня откровением. «Я тоже иногда плачу, папа, – сказал он, прижимаясь ко мне. – Особенно когда скучаю по тебе, когда ты в командировке». В тот момент между нами возникла особая близость, основанная на честности и уязвимости. Я понял, что, разрешая себе быть эмоционально открытым, я не только становлюсь счастливее, но и даю своему сыну важнейший урок: все чувства имеют право на существование, и способность их выражать – это не слабость, а сила.

Показывать детям полный спектр эмоций – это не значит перекладывать на них свои взрослые проблемы или использовать их как эмоциональных «контейнеров». Речь идёт о том, чтобы быть честным и аутентичным в своих проявлениях, моделируя здоровое отношение к эмоциям. Это значит говорить: «Да, папа расстроен, потому что у него был трудный день на работе. Но я справлюсь с этим, и это не твоя ответственность – делать меня счастливым». Это значит открыто выражать радость, удивление, разочарование, грусть, но делать это так, чтобы ребёнок чувствовал безопасность, а не тревогу.

Такая эмоциональная открытость даёт детям множество важных уроков: что мужчинам, как и женщинам, свойственен весь спектр человеческих эмоций; что чувства – это ценная информация, а не что-то, чего нужно избегать; что можно быть одновременно сильным и уязвимым, решительным и чутким.

Отцовское присутствие

В дискуссиях о вовлечённости отцов в воспитание детей часто возникает вопрос о количестве времени: достаточно ли отец проводит с ребёнком? Больше ли это времени, чем проводил с ним его собственный отец? Соответствует ли это среднестатистическим показателям?

Однако в реальности важно не только (и не столько) количество времени, сколько его качество – то, что можно назвать «отцовским присутствием». Присутствие – это способность быть с ребёнком здесь и сейчас, полностью сосредоточенно и вовлечённо, без отвлечения на смартфон, рабочие мысли или бытовые заботы.

Час полноценного присутствия может иметь больше влияния на отношения с ребёнком, чем целый день «физического соприсутствования» без эмоциональной вовлечённости. Я заметил это на собственном опыте: когда я возвращался с работы и хотя бы полчаса полностью посвящал сыну – играл с ним в его любимую игру, слушал рассказы о дне или просто обнимал и валял дурака – наша связь укреплялась гораздо сильнее, чем когда мы проводили вместе целый выходной, но я при этом постоянно проверял почту или думал о неоконченных делах.

Глубинная коммуникация между отцом и ребёнком возникает не только (и не столько) через слова, сколько через общий опыт, невербальные сигналы, физический контакт. Объятия, возня, совместные игры, особенно включающие физическую активность, создают уникальный канал связи, который сложно заменить чем-то другим.

Особенно важно отцовское присутствие в создании безопасного пространства для исследования мира. Исследования показывают, что отцы чаще, чем матери, поощряют детей к риску, независимости, преодолению трудностей. При этом сама фигура отца служит якорем безопасности: «Рискуй, пробуй, исследуй – я здесь, я тебя поддержу, если что-то пойдёт не так».