Макс подзывает официантку, просит рассказать, почему абсент бывает голубым. Мы и такой пробуем. Много шутим и смеемся, непринужденно и по-дружески болтаем на самые разные темы. Потом решаем завалиться в ночной клуб и по отзывам в сети находим приличный по близости, идем в него… или едем — точно не помню. Дальше все происходит, как в тумане…

11. Глава 11

Мы целуемся восхитительно. Красиво, увлеченно и обалденно-вкусно. То замедляемся и нежно ласкаемся языками, то срываемся и до легкой боли сцепляемся губами, постанываем в унисон.

Возбуждение накатывает волнами и топит. Не помню, когда целовалась так долго и упоительно, забыла, как это — наслаждаться близостью с мужчиной.

Столько страсти во мне накопилось. Она жжет вены и стекает токами к кончикам пальцев. В животе огненный шар разрастается, я его сдерживаю – боюсь себя отпустить. Мне страшно, но при этом очень-очень хорошо.

Так целоваться я готова вечно.

Глаза открываю и зажмуриваюсь от дневного света. Приоткрыв один, сквозь слипшееся ресницы вижу на стене знакомый триптих с абстракцией. За окном привычно шумит город, только что проехал трамвай... Все хорошо, я дома. Причудилось.

Приснилось, что мы целовались с Максом. Надо же.

Во рту так сухо, что язык прилип к небу и губы потрескались. Вчера я, похоже, конкретно перебрала. Голова чугунная, а по телу будто каток проехал, зато низ живота живенько пульсирует от ярких эротических видений. Галлюцинации от абсента — никакой не миф. Но я рискнула пробовать.

Надо еще немного поспать — есть шанс, что отпустит. Прикрыв глаза, подтягиваю колени к груди, затихаю и вдруг отчетливо слышу за спиной ровное дыхание. На несколько секунд обмираю, боясь пошевелиться, затем осторожно поворачиваюсь.

Вот черт! Мне что, не причудилось?

Макс спит на спине в своей любимой позе — закинув руки за голову. Нижняя часть тела под одеялом, а верхняя открыта. И она голая. Загорелая кожа, волоски на груди и вокруг сосков, знакомый до боли узор татуировки на плече и руке… Мне казалось, что рубашку я с него снимала лишь во сне.

Нет! Только не это!

Надеюсь, он хотя бы в штанах. Я-то одета, если можно так сказать: юбка собрана гармошкой на талии, один чулок висит на щиколотке, второй – непонятно где. Но лифчик и трусики на месте, а значит есть шанс, что у нас ничего не было. А если было, то по крайней мере не все.

Надо сходить в душ освежить тело. И голову заодно. Я почти ничего не помню из прошедшей ночи, и по этому поводу у меня паника.

Опускаю ноги на пол и встаю на что-то мягкое и приятное. «Brunello Cucinelli» значится на бирке пальто Доронина, небрежно валяющегося рядом со вторым чулком. Зачем-то я запоминаю это красивое итальянское имя.

Водные процедуры мало чем помогают. Я и под теплой водой стою, и под холодной. Чередовать их пробую, но в голове совсем не проясняется, только морозить начинает.

Мама дорогая! Чем я думала, когда столько пила?

Из ванной выхожу, завернувшись в махровый халат и без белья. Надеть вчерашнее рука не поднялась.

Макс проснулся, сидит на кровати. Вздыхает и трет лицо. Ему тоже нехорошо, он и выпил больше.

— Привет, — говорю полушепотом, потому что от каждого лишнего звука мозг болезненно сотрясается. — Можешь сходить в душ, если хочешь. Полотенце на стиралке чистое.

Доронин угукает и уходит. Я поднимаю наши пальто и собираю диван, который впервые был разобран за четыре месяца жизни в этой небольшой квартирке. Как мы его разбирали — хоть убей не помню. Но хуже то, что не помню, чем мы на нем занимались. Впервые со мной такое.

В восемнадцать меня опоили наркотиком в клубе. Макс тогда отбил меня у извращенцев и привез ночевать к себе. Я была под кайфом, лезла к нему целоваться и на большее была согласна. Утром, к своему стыду, помнила все, а сейчас — полный провал. В памяти остался только сон о том, как мы страстно целуемся.