3 Беренгар Турский не связан напрямую с Гербертом, но он учился в школе в Шартре у одного из самых важных учеников Герберта, Гильберта, франкского Сократа, но на него также могли повлиять труды Эриугены. В частности, на то, что так долго считалось одним из сочинений Эриугены, – на сочинение Ратрамна против Пасхазия Радберта и его доктрины транссубстанциации. Беренгар выступал в качестве защитника против тех, кто придерживался мнения Пасхазия. Даже благосклонность Хильдебранда, который в качестве легата, а затем и папы вновь попытался защитить ибн, не смогла предотвратить его угроз на двух церковных ассамблеях, так что он поверил, что может спастись от них только путем торжественного отречения. До самой своей смерти в 1088 году он больше винил себя за это двукратное поддавание страху перед людьми, чем за свое раскольническое учение. Как одно, так и другое, возможно, является следствием того, что он всегда аргументировал догматические положения своих оппонентов принципами диалектики, как он любил признаваться своим противникам. В то время как Герберт, где он делает запросы о субъекте и предикате, полностью ставит христианина на одну сторону, и они нисколько не мешают ему сделать исповедание веры, такое, как при его избрании епископом Реймским, Беренгар рассуждает так: «реальное тело» не может быть связано как предикат с хлебом как субъектом и т. д. Такое возвышение грамматико-диалектических законов было нововведением, взглядом, отличавшимся от господствующего, где ни Ансельм, ни Абэлард еще не сделали логику царицей наук. И опять же, в случае с тем, кто впервые позволяет себе эту апологию теологии до тривиума, понятно, что ему не хватает того чувства защищенности и уверенности в победе, которое обычно дает фаланга единомышленников. Если сравнить Беренгара с двумя вышеупомянутыми, то он предстает как простой новичок, а его применение логики к теологии – как нечто преждевременное и, следовательно, несвоевременное. Поэтому неудивительно, что ему пришлось уступить место совершенно неспекулятивному, но ученому Ланжранку, отточенному своим юридическим прошлым, этому лидеру хора «позитивных» теологов, которых впоследствии противопоставляли «схоластическим». Тот факт, что Беренгар направляет свои диалектические способности только на тот пункт жизни, который, поскольку он не только утверждает телесное присутствие Христа, но и хочет объяснить его, на самом деле является не догматом, а теологуменом (ср. §145), заставляет его, если сравнивать его с Ансельмом, которого следует рассматривать в том же ключе, который только рассматривает и просеивает догмы и все их диалектически, выглядеть человеком, который не распознал должным образом актуальную задачу своего времени. Тот факт, что он стал темой маленькой кабинетной пьесы Лессинга, в которой миру было объявлено о заново открытом его произведении, придал ему определенную ауру, помимо весьма распространенного, по словам Д. Штрауса, «романтического» пристрастия к ереси. (Полностью эта книга опубликована А. Ф. и Ф. Т. Вишерами, Берлин, 1834).

Наконец, возможно, еще и то, что он (даже дважды) сделал то, за что Галилея особенно превозносят как героя: он отрекся от того, что считал истиной.

4. Современником Беренгара является Вильгельм, родившийся в 1026 году, аббат Хиршау с 1069 года и умерший в этом качестве в 1091 году, на которого Прантль, в частности, вновь обратил внимание в последнее время, частично в докладах Мюнхенской академии, а частично в своей большой работе. В последнем (1861, выпуск 1) он обсуждает очень редкий том кварто, напечатанный Хенвиком Петри в Базеле в 1531 году, который содержит «Philosophicarum et astronomicarum institutionum libri tres» Вильгельма. Более интересным, чем попытка вывести существование всемогущей мудрости из того факта, что элементы мира противоположны друг другу и, следовательно, совместимы только благодаря внешней силе, является тот факт, что Вильгельм познакомился с некоторыми трудами арабов через переводы влиятельного Константина Африканского, и что он цитирует Иоганнита (т. е. Хинеина, см. §181). Однако, похоже, его интересовали только их научные труды; по крайней мере, Вильгельм, даже если ему и выпала честь первым познакомиться с восточной мудростью, конечно, не должен быть приписан к числу тех, через кого мусульманское аристотелианство впервые хлынуло в христианский мир. Но только это, как будет показано далее, стало существенным моментом развития схоластики. Однако, по мнению Вл. Розе, К. Вернер (Entwicklungsgang der mittelalalterlichen Psychologie, Vienna 1876) справедливо утверждал, что это сочинение было лишь копией четырех книг περὶ διδάξεων Вильгельма из Конча (см. §162). Согласно рассуждениям Рема Штёльцле (der Katholik N. F. 60, 1888), он должен быть исключен из ряда философов.