Философия по своему предназначению пытается проникнуть в самое существо мироздания. Для того чтобы ответить на вопрос, как устроен мир, надо предварительно не просто получить частные знания, а обосновать некие общие принципы, присущие миру. Скажем, такой идеей можно считать представление о том, что все течет, все изменяется. В мире нет ничего раз и навсегда предустановленного. Иногда утверждают, что наука только объясняет, как нечто происходит, философия же раскрывает, почему это происходит. Иначе говоря, она ищет некие конкретные, конечные основания происходящего.

Философы, вне всякого сомнения, очень часто ищут во всем нечто конечное: иногда конечные объяснения, иногда конечные основания для знания, иногда конечные основания того или иного смысла. Но вместе с тем философы стремятся показать, что сама идея этих поисков не бесспорна: возможно, такие конечные объяснения вообще отсутствуют.

Критическое обсуждение любых вопросов, проблем имеет много разных форм. В физике, химии и других естественных науках оно часто состоит в проверке гипотез (научных предположений) с помощью эксперимента; в математике оно заключается в исследовании, не ведут ли высказывания ученых к противоречиям. Имеет ли собственный метод философия? Безусловно, имеет.

История философии показывает, что философия использует множество методов[40]. Скажем, в области науки ученый нередко выдвигает гипотезы, а философия дает ему средство проверить, подходит ли избранный им метод для достижения поставленной цели и последовательно ли он использует этот метод в ходе проверки своей гипотезы. Например, философ Р. Декарт использовал метод сомнения. Он подверг критике все философские идеи, которые прежде казались безупречными. Его метод состоял в том, чтобы ничего не брать на веру, все подвергать сомнению.

Должен ли философ давать советы? Многие греческие философы полагали: главная цель философии состоит в том, чтобы обеспечить невозмутимость духа. Разумеется, как мыслитель философ вполне может обладать способностью советовать. Однако философ скорее указывает на возможный подход к решению проблемы. Он не претендует на роль всезнающего наставника. Скажем, древние философы советовали быть невозмутимым во всех ситуациях. Однако этот совет – отнюдь не директива, а скорее философская идея, не более того.

Одна наивная дама спросила гениального физика Альберта Эйнштейна (1879–1955), что он делает, когда ему в голову приходит потрясающая идея. Тот ответил: «Увы, это бывает поразительно редко…» Молодому философу можно посоветовать: если в голове возникла интересная мысль, попробуй додумать ее до конца. В каждой идее заложен неисчерпаемый потенциал. Это настоящее блаженство – открывать огромные возможности ума. Подтверждать, оспаривать анализировать. Ощущать бездонность всякой идеи. Тем и сильна философия, что оригинальные прозрения в ней не просто декларируются, т. е. заявляются, провозглашаются. За ними всегда скрываются красота, неотразимость и изящество мысли.

Но здесь возникает новая проблема. В современной публицистике, как и в теоретической литературе, оценка тех или иных мыслей обычно производится без учета жанра, в рамках которого они высказаны. Философскую идею толкуют, например, как результат естественнонаучных изысканий. Мистическое провозвестие обсуждают с позиций здравого смысла. Религиозную идею пытаются судить по меркам науки. Психологическую методику воспринимают как философское озарение. В итоге стираются специфика и направленность именно философской рефлексии (размышления).