Права островной биогеографии на самостоятельность ещё более призрачны, так как не только острова, но и материки тоже имеют разную площадь и неодинаково удалены друг от друга. По сути дела, они представляют собой те же острова. К тому же не надо забывать, что размерные отличия материков и крупных островов условны (Австралия чуть больше Гренландии). Многие части материков в недавней геологической истории были полноправными островами (Индостан, Аравия, Скандинавия и др.), а сегодняшние острова составляли куски большой суши (Зондский архипелаг, острова Новой Зеландии, Сахалин).

В компетенцию биогеографии входит анализ закономерностей пространственного распределения жизни на разных уровнях её интеграции, т. е. видов, фаун/флор, биогеоценозов, биомов.

География видообразования чаще рассматривается в створе эволюционных проблем, а не биогеографических. Однако в данной книге обсуждению географических аспектов видообразования уделено довольно много места, чтобы продемонстрировать их пользу при анализе географических свойств жизни, обсуждении предпосылок ареалогии, закономерностей географии экосистем и др.

Другая проблема, которую необходимо обсудить в этом разделе – статус категорий “флора” и “фауна”. Во всех классификациях уровней интеграции жизни, безоговорочно или с оговорками, выделяются следующие уровни: молекулярный, клеточный, популяционно-видовой, ценотический. А вот флоро-фаунистический если и обсуждается, то обязательно негативно. Его несравнимость с другими уровнями Ю.И. Чернов (1984) аргументирует тем, что компоненты флор и фаун объединены “абстрактно”, а не на основе конкретных “телесных” взаимодействий, как на других уровнях интеграции. Это так, если пренебречь информационными сигнальными взаимосвязями (топическими, фабрическими, этологическими), которые в системе В.Н. Беклемишева (1970) занимают равноценные позиции с “телесными” (трофическими и физиологическими). Ориентируясь только на сигнальную связь, стадо овец, например, не станет претендовать на поле, где пасутся коровы. Причём овцы понимают это даже лучше, чем пастух.

Невезучесть “плебейского” флоро-фаунистического аспекта в его попытках втиснуться в “аристократическую” общебиологическую систему уровней интеграции жизни объясняется, во многом, таксономическими причинами. Раздельное, как правило, восприятие флор и фаун явно противоречит принципу интеграции. Чтобы считать флоро-фаунистический уровень интеграции жизни предтечей ценотического, требуется для начала утверждение понятия, объединяющего флору, фауну и другие аналогичные блоки в единую понятийную категорию. Её давно, но как-то ненастойчиво, пытаются именовать биотой, подразумевая под этим всю совокупность живых организмов, обитающих в рамках определённой структурной ячейки географической арены, вне зависимости от непосредственных функциональных связей между видами (Воронов, 1963, 1973; Биологический энциклопедический словарь, 1986; Чернов, 2002).

Ещё одна проблема биогеографии появилась в связи с термином “экосистема”. Удобное во многих отношениях, это понятие, увы, не подразумевает ни размерности, ни границ, поэтому неудобоваримо в биогеографии. Поэтому, произнося в угоду экологам словосочетание “география экосистем”, имеют в виду не любые экосистемы, а только те, которые обладают пространственными параметрами (например, биогеоценоз, биом и др.). Тем не менее, в компетенцию биогеографии с полным правом может быть включён также и сравнительно-географический анализ механизмов функционирования экосистем, например: продукции, деструкции, депонирования органических веществ и биологического круговорота в целом. Поэтому термин “экологическая биогеография” выглядит предпочтительней термина “география экосистем”.