Однажды бабушка сказала, что к нам скоро приедут тетя Эмма Сайферт с сыном Виктором. Это дочь бабушки и сестра моего отца. Моя бабушка к тому времени стала совсем слабенькой, но по-прежнему опекала меня. Она нашу мать и Федю из лютеранской веры перекрестила в католическую, чтобы вера господняя в нашей семье не разнилась. Мы с Федей совершали благодарственные молитвы Богу утром, вечером, перед едой и после. Мы соблюдали посты перед Рождеством Христовым и со второго февраля до Пасхи, за что мы во время праздников получали подарки.

Утром первого дня Пасхи мы находили возле постели тарелки с крашеными яичками и конфетами. Взрослые нам объясняли, что это принес зайчик. Наши родители старались, как могли, внедрить и сохранить в наших душах ту немецкую культуру и традиции, которые были нам необходимы. Однако со временем это все катастрофически терялось из-за потери нашей малой родины и противоречивых, насильно навязанных условий. Мы жили среди русских людей и волею судьбы должны были от мала до велика этим условиям следовать. Родители должны были отмечаться в комендатуре, как преступники, не зная за какие преступления.

Летом приехала к нам тетя Эмма со своим трехлетним сыном Виктором. В трудармии она работала на укладке труб нефтепровода в городе Сызрань, где и осталась после войны. Ее муж Бенедикт Сайферт, работавший на лесоповале в трудармии, был по болезни временно отпущен к жене. За это время они соорудили себе избенку и уже после того, как он поправил свое здоровье, его вновь призвали в трудармию. В этот период 28 апреля 1947 года у них и родился сын Виктор. Однако встретиться отцу с сыном не пришлось. После второй мобилизации дядя Бенедикт заболел туберкулезом и смертельно больным был отпущен домой. 8 марта 1947 года он умер, не дожив полтора месяца до рождения сына.

После смерти мужа и рождения сына новая напасть. Домик, который они соорудили с мужем, подпадал под снос. Именно в том районе было запланировано строительство гидростанции и их домик затопили. Так тетя Эмма оказалась у нас в Балмане и мы все были им рады. Однако наше жилище было маловато для увеличившейся семьи, поэтому была куплена еще одна избушка. Бабушка была очень рада приезду дочери с внуком, но она была уже сильно больна и 23 сентября 1950 года умерла от сердечной недостаточности. После ее ухода я чувствовала себя очень одиноко. Ночами я дрожала от страха, пока засыпала. Днем ходила нерасчесанная, пока тетя Эмма не научила меня заплетать косы. Она, как могла, опекала меня, и я была рада видеть ее рядом, так как она неуловимо напоминала мне мою любимую бабушку.

Наши родители были всегда заняты работой по дому или в сельпо. Мы с Федей снова ходили в школу. Я во второй, а он повторно в первый класс. Я училась хорошо, без видимых затруднений. Дома по-прежнему разговаривали по-немецки, на улице и в школе – по-русски. Учительницу нашу звали Анна Михайловна Смирнова. Ко мне она относилась ласково и всегда ставила в пример ученикам, которые плохо учились. Однажды она сказала одному однокласснику: «Ты, русский обормот, посмотри на эту девочку, она немка, а понимает хорошо русскую грамматику, а ты получаешь двойки»! Так этот мальчик в течение всего урока показывал мне кулак, а во время перемены надавал мне пинков. Я конечно же терпела, так как была бесправным существом и это был удел моего детства.

Однажды мы вперемешку с русскими детьми играли на улице в лапту. Один из пацанов, во много раз крупнее меня, приказал принести ему из дома две пачки папирос, а за неисполнение пригрозил дать по шее. Отец мой курил, и я знала, где они лежат. Я никогда ничего не трогала без разрешения, но боясь побоев, взяла две пачки отцовских папирос «Прибой» и спрятала их в сарае под сеном. Родители конечно обнаружили пропажу и первым делом опросили Федю. Так как он не имел к этому никакого отношения, позвали меня с улицы домой и поставили перед фактом.