Представшая взору Вершинка удивила своим расположением. Если смотреть сверху, то она имела форму креста. Ее улицы в центре пересекали друг друга. Сразу же появились любопытствующие из местных. Держались они на расстоянии и подчеркнуто враждебно. Все уже знали, что должны приехать немцы, и так называемая встреча прошла молча, кроме нескольких реплик, высказанных с удивлением: «Надо же, а они такие же люди, как и мы!». Какими чудовищами они нас представляли, догадаться нетрудно. Для них мы были одними из тех, кто нарушил их покой. Но перед ними предстали уставшие, измученные дорогой люди, среди которых были даже малые дети. Как-то не вязалось это с тем страшным обликом врага, бесновавшегося где-то на западных рубежах.

Наша семья Михель поселилась в двухкомнатной хибаре. В крохотной комнатушке поселился брат с семьей, а в другой – все остальные члены семьи, включая родителей. В 1942 году всех мужчин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет в срочном порядке стали мобилизовывать в трудармию. Под мобилизацию подходили оба моих брата. Отцу на то время было пятьдесят семь лет. Однако это не помешало попасть ему во вторичную депортацию, дальше на Север, в районы Норильска. Произошло это в июле 1942 года. Вновь сборы и дорога назад в Красноярск. Суда до Минусинска и Норильска делали по три рейса в неделю. Следуя по маршруту до Норильска, на каждой пристани сходили пять-шесть семей. Нашим новым местом поселения стало Верещагино. Нас поселили в здании клуба. Народу было очень много. Спали вповалку, голова к голове. Такой образ существования не предвещал ничего хорошего. О себе заявила черная оспа. Первыми жертвами стали, конечно, дети. Их косило, как косой.

Так дальше продолжаться не могло, поэтому было выдано разрешение вырыть на противоположной стороне поселка землянки для 25 семей. Об учебе в школе в тех условиях не могло идти и речи.

В центре каждой землянки стояла буржуйка, приспособленная из железной бочки с прорезанной дырой. Так как для заготовки дров практически не было свободного времени, буржуйки топили так называемым «долготьем». Шли в лес, срубали подходящей толщины дерево и, притащив к землянке, один конец пропихивали в печную дыру, а второй мог находиться на улице. Это зависело от того, какой длинны было дерево. По мере обгорания его постоянно продвигали в печь. В общем, условия жизни были таковы, что не особо хочется о них и вспоминать, но помнить об этом кто-то должен. О таком грех забывать.

Именно зима 1943—1944 годов стала для меня самыми страшным ударом судьбы. Сначала от голода умерла моя мама. В семье остались отец, сестра Аннамария, родственница, все время жившая у нас, и я. Родственница, которую звали Анна Моор, после ухода из жизни мамы переселилась в другую землянку. Однако беда одна не ходит. Через короткое время умирает и мой отец, также от голода. После этого Анна Моор вернулась вновь в наше жилище, в котором мы оставались с моей сестрой. Но такой страшный удар, как потеря родителей, оказался не последним. Весной этого же года не стало и сестры Аннымарии, причина смерти – голод. В это же самое время погибает и старший брат Иохан в трудармии. Он работал где-то на станции Решета Иркутской области, если мне не изменяет память.

Ведь они все были еще так молоды, маме – пятьдесят лет, отцу не было и шестидесяти, сестре – двадцать лет, брату – за тридцать. Причиной такого массового голода стали не столько тяжелые условия в годы войны, сколько, как бы теперь сказали, человеческий фактор.