– Еще дышал немного, – тихо сказал кто-то, – А голова уж как у воробья подстреленного… Да-а, не ему бы погибать: пятеро ртов дома остались. Рука не поднимется написать…

Немец, который убил Савельева, лежал у дороги, слабо перебирая ногами – ему смерть досталась медленная.

– Почему сидим? – подошел, пригибаясь, младший лейтенант Ворошилов, – Убитых никогда не видели? Приготовиться к атаке!

Капитан Тарусин в начале атаки батальона, когда все роты поднялись дружно и пошли быстрее, чем он даже хотел, приободрился было, но ощущение, что что-то с ним случится – не покидало его. Во рту был незнакомый доселе металлический привкус, словно смерть была уже в нем.

С радистом и связными от рот он быстро передвигался за атакующими цепями. Еще издали заметил, как впереди, справа за лощиной, из-под танка работает немецкий пулемет, приказал оказавшемуся рядом расчету сорокапятки подавить его, под танк попали с первого же выстрела, для гарантии дали и второй. Тарусин перебежками стал продвигаться ближе к цепям, чтобы лучше видеть поле боя – а он кипел по всему фронту, мелькали фигурки солдат, то и дело вставали и медленно притягивались к земле разрывы.

В деревне он заметил высокую кирпичную трубу, подумал еще, что наверняка там должен быть пулемет и от этого затянул перебежку – последние несколько метров он и понимал, что лихачит. В левом бедре, а он ее, эту боль, словно и предчувствовал, возникла такая боль, что он, не владея собой, упал. Ногу как будто кто-то скручивал винтом со страшной силой. Закрутился, пытаясь так унять боль, но она только усиливалась. Подбежал боец – за расстегнутым воротом гимнастерки матросский тельник – потащил ползком. Тарусин, не жалея пальцев, хватался за траву, помогая ему. В голове же, снимая боль, стучала мысль: « Как же так, как теперь батальон? В самом начале, обидно… Кто догадается быстро заменить…»

А батальон, вернее то, что от него осталось после первого яростного броска, в коротких беспощадных схватках выбил немцев из этой деревушки и на несколько минут залег на огородах, переводя дыхание.

Заменивший раненого Тарусина капитан Сергей Власов, его зам. по строевой, снова поднял батальон, и люди, сбившись группами по несколько человек – это то, что осталось от взводов, перемахнули через лощину, сбили очумевшие остатки роты немцев с высотки и вышли к другой деревушке, перед которой хорошо были видны траншеи. Здесь атакующих поджидали другие немцы, свежие и с пулеметами.

До траншей было всего метров триста, но преодолеть это расстояние ни на втором, ни на третьем дыхании, да еще под огнем – было пока невозможно.

Сережа Кисляков упал лицом в траву, не думая, чтобы упасть поудобнее – как лег, так и ладно. Никак не удавалось установить нормальное дыхание, ломило дёсны, рот забило пылью, тело – мокрое от пота, что и трусы прилипли, ноги одеревенели от напряжения, хотелось охать и стонать. Он ничего не понимал в тактическом замысле командиров, откуда ему было знать, что их полк к вечеру должен был занять станцию Змиевку, а потом идти на Кромы, обходя Орел стороной, отчего, когда другим дивизиям дадут почетные наименования, у них шутники окрестят свою «Мимоорловская».

Он ни о чем не думал вообще все это время, а только падал, бежал, стрелял, поднимался – делал все так, как и хотел от них в итоге на тактике их ротный, и только иногда с удивлением понимал, что еще дышит. Позади остались столько его товарищей, с кем утром он шел к передовой, что от одной этой мысли немело сознание и собакой хотелось завыть.

– Чего лежишь, Сережа? Окапывайся давай! – услышал он голос дяди Васи.