Послушной марионеткой я присела рядом, ожидая новых упрёков. Краем глаза поглядывая на наставницу, пыталась уловить изменения в мимике. Лицо вопреки правилам, отретушировано сантиметровым слоем пудры. Губы в ярко-жёлтой помаде подрагивают, обнажая морщинки в уголках. Серебристые взбитые «химией» волосы напоминают тесто. Всё, чтобы выглядеть моложе своих лет.

Я боялась нарушить вымирающую тишину. Старшая изредка вздыхала, протирая лоб влажной салфеткой.

– Маргарита Павловна, вы себя хорошо чувствуете?

– Да… – женщина на мгновение зависла, повернула голову, будто только теперь заметила подчинённую, – У нас новый пациент, ты, наверное, уже слышала. Очередное чудовище. Сколько ещё ОНИ будут присылать отморозков?! Так, тебе заняться нечем?! Время сколько?! Ну-ка пошла убираться!

Я привыкла скачкам настроения, неоправданной жестокости, но содрогнулась. Что-то властное в грубом неженском голосе пугало, побуждая к послушанию. Вскочив, рукой задела стопку бумаг. Истории болезней, анализы и эпикризы веером зашуршали по полу. Ползая по холодному полу, дрожащими руками цепляла листы. Без очков не разобрать…

– Бестолочь!!! – старшая налетела, как коршун, – Тебя близко нельзя ни к чему подпускать! Всё испоганишь, криворукая!

– Простите, я сейчас соберу… – пропищала я.

Массивные разбухшие руки рвут волосы, сжимают шею.

– А ну пошла с моих глаз! Слышала? ПОШЛА ВОН! И чтобы этих бумажек здесь не было, а сортиры блестели! Ты меня поняла?

Спокойствие я обрела на ободке унитаза в женском туалете, где рыдала в одиночестве. Впереди часы наедине с ведром и тряпкой. Как золушка, подумала я и, смахнув слезу, невольно улыбнулась.

– Таблетки получаем! – кричит старшая.

Звучит сирена. Подъем. Время набирает ход.

Заплаканной с опухшим носом и разводами под глазами я увидела ЕГО впервые. Конвоиры выстроились полукругом. Самый крупный отворил дверь изолятора. Вкатили кресло, доложили по рации. Кто бы там ни был – его боялись. Изнутри клетки постучали трижды: зверь пойман. Колёсики зашуршали по плитке. Фантазия, подпитываемая детскими фобиями, рисовала портрет Ганнибала Лектора. Время-глицерин загустело от холода.

Молодой… Возможно, на год-два старше. Красивое лицо обрамлено седыми висками. Взгляд-рентген, лишенный и капли безумия, но осушивший рюмку отчаяния. Уставшие глаза человека прожившего долгую жизнь. На губах улыбка горькая, точно хлебнул ледокоина. В каталке больной походил на зомби, но живые глаза сказали больше. С трудом верилось, что увечный мальчишка накануне дал бой полудюжине приставов.

Кортеж миновал решетку и скрылся. От страха тряслись ноги, потекли подмышки. Понимала: если продолжу улыбаться, то скоро дверь без ручки закроется за мною. Мгновенно… Если существует любовь-сестра вспышки серы о черкаш, это она, клянусь!

Следующей ночью я не смогла уснуть, тысячи раз прокручивая образ заключенного. Перемалывала мысли, поглощая кофе кружку за кружкой, пока сосуды не лопнули под натиском крови и соплей. Изнасилование ушло на второй план.

***

Ноябрь

Мне больше ни надо прятатьъ днивник в падушку. Ребята каторые меня обижали ушли в ИНТЕР-НАТ

Я свабодно гаварю много слов. Мама Папа Лина Жизнь Планета кошка Тётя Друзья .Лина принисла мне книжку ВОЛШЕБНИК ИЗ ИЗУМРУДНОГО ГОРОДА. Вот бы мне тожи найти настаящих друзей чтобъ ани памагли мне найти валш Волшебника и попрасить у него много ума. Мама у миня совсем нету друзей И НИКТО ИЗ МАЛЫШКОВ ни хочет со мной дружить.

Он не спал, только думал, кто же накормит?

Если нет никого, то кто меня вспомнит?

Он глядел, начиналась весна, а для него втянулась зима.