Я ловлю себя на мысли, что крайние десять минут бесцельно листаю каналы. Убийства, новости, тошнотворные ситкомы. Стася, разгоряченная после душа, переодевается в черный пеньюар. Рисуется перед зеркалом, втирая в кожу рук пахучий крем. Что это? Виноград?

«Ты снова выйдешь из душа, мы снова выключим телек, и я лечу…»

Ложится рядышком. Моя кукла Барби. Кажется, она говорила: «не надо, у меня болит живот». Страсть сильнее. Затыкаю рот поцелуем, сжимаю руки, кусаю шею. Стася брыкается, кричит, но я не могу разобрать. Моя зависимость. Мой инсулин. Тигрица не сдаётся. Царапает, кусает. Пальцы нащупали влагу, порвав миллионы связей в мозгу. Мы покорились безумству. Разница потенциалов растёт. Тысяча и один вольт. Искра, разряд, молния между телами. Запах пота и смазки. Переворачиваю девушку на живот, заставив биться в конвульсиях.

Кажется, она шепчет: «ПРЕКРАТИ!». Кажется, она кричит: «НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!». Слова растворяются в стонах. Когти рвут кожу. Клыки вгрызаются в шею. Быстрее! Удары в такт. Быстрее! Переплетенные ноги разрывает судорогой, выворачивает. Кончаем синхронно.

Окурок делает круг почёта по кольцу унитаза и скрывается в канализации. Стася в ванной. Шумела вода, но, кажется, я слышал всхлипы.

В свете телевизора видны засосы. Перестарался. Глажу волосы, спину. Ищу губы. Девушка отворачивается, и поцелуй приходится в щеку. Ласкаю шею, мочку уха, дразню тело. Она всегда была загадкой… Но сейчас… Что-то неуловимое во взгляде. Грусть… сожаление? Вина? Я обязательно узнаю.

Что может быть приятнее, чем любимая, засыпающая на груди? Мы нашлись среди тысяч чужих. Неразлучные, как Арлекин и Коломбина.

……………………

– Макс, у меня воспаление яичника. Ты понимаешь, я возможно никогда не смогу иметь детей.

Я осёкся. Так вот оно в чём дело. Солгал:

– Всё у нас будет хорошо. Мы тебя вылечим. Поверь мне, сейчас всё лечиться.

– Правда?

– Правда!

Стася дарит долгий поцелуй.

– Ты представляешь, я читала, что наши дети могут жить здоровыми! И у них будут родители!

Я не представлял. Мысли понесли меня прочь из этой квартиры. Вспомнились ЕЁ губы: влажные и податливые. Бездонные зелёные глаза, озорная улыбка. Изгибы шеи, дорогой парфюм. Возбудился, взорвался.

***

Я с ужасом ждала дня, когда совпадут наши дежурства. Знала, Глеб не отпустит, подтасует карты, как выгодно. Дружки подменятся, да и ещё похлопают победителю. Он расскажет всем, да в таких подробностях, что сама поверю, как послушно раздвинула ноги. Пожаловаться матери? Главврачу? Скажут, взрослая девка, пора рожать.

Начало октября. Третье… Проклятое число. Я дежурная медсестра, Глеб старший от санитаров на сутки. Суббота. Не настал полдень, как персонал разъехался. Дежурный врач отпросился до вечера, можно не ждать. Мы, меньшие братья и сестры, прикроем.

Я позавидовала им. За окном подвывает ветер, блуждает сквозь трещины, чтобы умереть сквозняком в коридорах. Низкие облака плачут моросью. В носу свербит, хлюпает. В такую погоду хочется укрыться пледом и, распивая чай с чабрецом, перечитывать старые книги. Любые, лишь бы утонуть в сказочном мире.

К удивлению, Глеб не проявлял и капли интереса. Вежливо поздоровался, поделился свежими сплетнями. За весь день санитар встретился не более трёх раз. Поглядывал безразлично, со скукой. Притворство, вот что это! Такие, как он не нападают при свете дня.

Некогда было раздумывать над причиной перемен, но где-то внутри я надеялась: отступил. Ближе к вечеру ошеломление сменилось паранойей. Я избегала общих мест, ежесекундно оглядывалась, ожидая увидеть тень за спиной. Пришлось уйти в работу, чтобы панические мысли не свели с ума.