Сыщики не обращали внимание на прохожих.

Путилина волновало предстоящее задержание.

Юрьевского коробило отношение начальника и отобранное дело. Он проводил взглядом девушку в зелёном платье, что перебежала дорогу перед каретой, чувствуя в ней что-то знакомое. Но тут же отвлекся на Ванькин голос:

– Пора бы уже их всех разогнать!

Рейнбот делал вид, что не интересуется перепалкой между двумя друзьями. Но сам довольно улыбался в усы. Еще бы! Он умудрился найти такой великолепный след. И всего-то за сутки.

Когда извозчик остановился возле парадной на Петроградской стороне, Статский советник достал часы из кармана и сверился по времени:

– Собрание у публициста назначено на 19:00. Если информатор не врёт, мы перехватим этих гадов до ужина. И сможем спокойно отдохнуть. Где же жандармы?

Жандармерию уже год как переименовали в сыскное ведомство подчиненное полицейскому управлению, но с языков до сих пор не смылось прошлое именование сотрудников. Точно также, как форму не заменили на новую, а всего лишь выгладили и постирали.

В этот момент из-за угла выкатил ещё один экипаж, полный мужчин в синих кителях.

И следователи, не дожидаясь поддержки, побежали по широкой лестнице на второй этаж. В квартиру поэта и писателя Николая Гумилёва.

Путилин позвонил в дверь и как только та приоткрылась, а тонкий женский голос уточнил: “Кто?”, дёрнул ручку на себя, вытягивая хрупкое тело девушки, что держалась мертвой хваткой за дверь, на лестничную площадку.

Девушка была молода. Лев Георгиевич успел заметить белую блузку и рыжие волосы. Но не стал дожидаться, пока Иван поймает хозяйку квартиры и аккуратно поставит на ноги, Юрьевский вслед за Рейнботом быстрым шагом прошел в квартиру.

За столом в большой зале сидело десять человек, все люди на вид очень приличные, образованные, в основном молодые. Один мужчина запихивал под стол обрывки бумаги, другой дожёвывал какой-то пергамент. По комнате витал аромат бергамота и чернил. Этот запах был намного приятнее кислых жандармских кабинетов.

Две девушки ахнули и подскочили в попытке убежать. Лев Георгиевич знал, что внизу их встретят жандармы. Поэтому сильно не волновался и в погоню не бросился. Он переместился к окну на случай, если кто-то захочет выйти нетрадиционным способом.

Рейнбот двигался не спеша, сопровождая свой шаг гулким стуком трости о пол, сел на свободный стул, окинул взглядом притихшее собрание и поинтересовался:

– Революцию готовим, господа активисты?

– Никак нет, ваше благородие…– сбиваясь промямлил мужчина лет тридцати пяти, с копной соломенных сухих волос и большими голубыми глазами.

– Статский советник Виктор Евгеньевич Рейнбот.

– Ваше благородие статский советник, тут частное собрание. Я стихи читаю, Анечка, вот, поёт, – поэт кивнул на побелевшую женщину рядом.

А Лев Георгиевич втянул носом его страх и скрытую ложь.

– По новому указу государя, все частные собрания запрещаются, ежели они созданы с целью пропагандирования антироссийских учений и богу неугодных изысканий. Проще говоря, господа, в церковь надо ходить чаще, а западную литературу читать меньше, – Виктор Евгеньевич полистал книгу на английском языке со звучным названием “Capital. Critique of Political Economy”. Анечка по возрасту женщина за тридцать, худая и с острыми чертами лица, в строгом чёрном платье тут же отобрала издание, спрятала за спину и выкрикнула:

– У вас нет права нас обвинять в чем-либо! – Её черные прямые волосы взметнулись копьями амазонок. Непокорные, заточённые, как и её взгляд. От неё даже пахло пряностями и перцем.

В это время как раз подоспел Путилин, уже без барышни, встретившей гостей в дверях. Беглянку, видимо, уже передал в руки жандармов.