К чувству боли примешивалось что-то темное и тяжелое. Оно росло так быстро и отравляло так стремительно, сея страх, сомнения и жажду мести. Харви всерьез задумалась об убийстве. Не самоубийстве. А об убийстве той, что вонзила кинжал в сердце и без того израненного и больного тела их семьи. Тем более это будет не первое ее убийство, только на этот раз она поразит физически, а не морально. Харви чувствовала почти первобытный инстинкт, подсказывающий ей, что жертвоприношение своего врага позволит ей избавиться от сковывающего страха, позволит вновь вдохнуть свободу. Свобода, чистый воздух – какие они на вкус? Харви не помнила. Сейчас она дышала урывками, боясь, что кто-то может заметить это и украсть ее воздух. Поэтому внутри вечно ощущался этот спертый затхлый запах. Убить! Убить! Надо скорее убить, чтобы освободиться от сковавших пут. И это же миссия воистину благородная, способная доставить удовольствие всем тем, кого эта женщина задела так же, как и семью Харви.

В перерывах между рыданиями и неотложными делами, которые гнетут и одновременно являются необходимой опорой, своеобразной рамкой нашего существования, Харви перебирала идеи отмщения, разрабатывала планы принесения этой женщины в жертву своим новым богам: страху и сомнениям.

Кто бы мог подумать, что планирование мести может быть настолько увлекательным и дарить пусть временное, но удовлетворение. Планы Харви были полярными: от тех, где имени убийцы никто не должен знать, до тех, где ее имя должно было прогреметь и остаться надолго в памяти окружающих. Один из планов обязательно будет приведен в исполнение, поскольку только так можно избавиться от неподъемного черного камня, что Харви физически ощущала в груди каждую секунду своей жизни. Инородное тело источало яд с такой интенсивностью, что отрава почти прорвала плотину из заложенных бабушкой хороших манер, намереваясь искалечить все вокруг. Харви искренне старалась сдерживаться изо всех сил, но стоило ей чуть ослабить хватку, как яд выплескивался на тех, кого девушка любила, что ранило ее еще более. Бесконечный самоконтроль изматывал, делая Харви неконтролируемо нервной и легко поддающейся эмоциям.

Однако все отступало на второй план, когда Харви, не торопясь, тщательно и с одержимостью вынашивала свой идеальный план жертвоприношения в соответствии всем заданным критериям. В убийстве Харви увидела свое главное творение – произведение искусства, создав и приведя в исполнение которое, она перечеркнет значимость остального, даже будущего, а значит освободится.

Девушка сознавала и свою слабость, и свою слепоту. Словно лишившись возможности видеть и анализировать, она передвигалась по пространству жизни, держась в полном мраке за знакомые стены там, где они еще оставались. Харви была зла на саму себя и ненавидела всех тех, кто толкнул ее в этот мрак. Прошло почти два года, а Харви так и не смогла сдвинуться с мертвой точки и научиться жить заново. Жизнь в самом широком смысле тяготила ее. Что происходило в эти два года, Харви не помнила. Она забывала все. Кроме деталей, что были инструментами в руках кого-то внутри, готового забрать жизнь.

День и ночь сменяли друг друга, время крутилось в колесе сезонов, но Харви это было безразлично. А потом наступила очередная особенная весна. Своими греющими объятиями она увлекала на улицы сумасшедшего города. Неожиданная весна. Тепло пришло раньше, чем его ждали смирившиеся с холодом жители столицы, ворвалось в бешеный ритм жизни уличными верандами кафе, танцами на набережных Москва-реки, незабываемыми вечеринками на крышах небоскребов, полуобнаженными телами, растянутыми на траве в парке в надежде восполнить силами измученный за долгую зиму организм.