– Если честно, Харви, тебе бы тоже не помещало сконцентрироваться на чем-то, кроме учебы и будущей работы. Знаешь, женщина цветет лет до двадцати пяти, а дальше медленно увядает. Не так долго тебе цвести осталось, – продолжала подруга.

– Джахоноро, не начинай опять, – рассмеялась Харви. – Давай завтра увидимся, поболтаем после занятий, и ты полюбуешься мною, пока я еще не увяла окончательно.

– Хорошо, дорогая, до завтра! И не грусти!

Совет подруги был здравым, но не исполнимым. У Харви вовсе не получалось взять себя в руки и перестать грустить, а сказать вернее, не было сил стараться. И хотя истинной причиной ее грусти была кульминация трагедии, что разыгрывалась с самого детства, Харви не обманывала подругу, говоря, что устала от раздумий о работе мечты. Образование открывало множество прекрасных возможностей, из которых предстояло избрать что-то для начала пути, но умение делать выбор подразумевает способность принимать решение в соответствии со своими желаниями. У Харви же не было даже малейшего представления о том, что ее влекло, а потому страшило решение, в основе принятия которого лежала пустота. Тревога неопределенности свойственна многим молодым людям, но, пробуя себя в подработках, они понимают, нравится ли им тот или иной род деятельности или компания, а Харви, пробуя себя, делала каждый раз единственный вывод: «Да, с этим я справлюсь». К девушке подкрадывалось понимание, что хоть выполнить она могла любую задачу и работу, удовлетворение не приносила ни одна. Неужели ей, чувствующей столь многое, предстояла жизнь в ежедневной апатии?

Взрослое детство зачастую определяет в будущем профессию творческую, оттого, что искусство – это когда выбираешь за других, уклоняясь от принятия решения за самого себя. Искусство прежде всего искусственно, то есть не просто отдалено от окружающей действительности, а лежит в плоскости параллельной вселенной, что никогда не соприкасается с реальностью. Та, другая вселенная может подражать реальности, может путешествовать по временной ленте реальности, не ограничиваясь в перемещениях, может резать ее на куски и сшивать вновь причудливым образом, но никогда ею не станет, и это успокаивает тех, чья психика надломана действительностью. Это словно фобия, когда человек боится прикоснуться к миру без перчаток, а окружающие благосклонно закрывают глаза на его чудачества и восхищаются перчатками.

Если детство нормальное, человек обретает себя, свои предпочтения и становится тем, кем предначертано. Если в детстве поглощен решением чужих вопросов, то найти себя не успеваешь, а в качестве компенсации становишься экспертом в тонких материях чувств окружающих и начинаешь ощущать мир острее, улавливая его малейшие изменения. Вырастая, ощущаешь себя потерянным, одиноким и абсолютно ни на что не годным. Единственная деятельность, которую не имитируешь, в которой не играешь, а становишься самим собой, – это простое выражение собственных наблюдений, чувств и знаний о внешнем мире и внутреннем одиночестве. Можно переносить измерения своих чувствительных приборов на электронную бумагу, аналоговый холст, выражать в звучании, пластике тела или разговорах с теми, кто хочет разобраться в себе, как это делают психологи.

Раз за двадцать с лишним лет девушка не успела разобраться в том, чем ей действительно симпатичен мир вокруг, Харви подозревала, что для нее реальные профессии навсегда останутся лишь имитацией. Сейчас она могла найти любую работу, соответствующую своему образованию, и просто делать ее хорошо, но без удовольствия. На досуге Харви всегда много рисовала, создавая собственный выдуманный мир, этим она могла бы и продолжать заниматься для души: писать открытки, расписывать ткани, делать альбомные наброски, рисовать портреты прохожих и зданий. Выдуманный мир был намного приветливее и уютнее реального, безвозвратно ускользнувшего от нее в детстве. Харви часто слышала комплименты своим рисункам, и каждый раз ее посещало двоякое чувство наслаждения от столь искомого признания и недоумения – ведь так мог бы нарисовать каждый. А после озвученных мамой больших новостей не тянуло рисовать вовсе.